– Вот, вроде, все просто, когда вы объясняете, но… Сколько же всего этого «простого»?!

– Много… Нелегко, Джеймс, да? Я знаю… У католиков – проще: у них есть папа римский, все решающий за них авторитарно, у баптистов – строгое предписание Библии, почти иудейский закон… А у нас и Писание, и предание, и иконопись, и строгие богослужения, и… Но зато православие тем и отличается от других религий, что призывает каждого думать и созидать, оно говорит о важности каждого голоса и каждого выбора…

– Как у Ницше? «Надо иметь в душе хаос, чтобы родить танцующую звезду».

– О, нет! Фраза красивая, но суть подменена. Ницше культивирует «самосовершенствование», «сверхчеловека», без Бога достигающего власти над миром. Все того же «санитара из дома для душевнобольных». А «сам по себе» человек может занять высокий пост по своим заслугам только в аду. Полагаться надо на Того, Кто действительно все знает и все может. А умопостроения Ницше могут привести лишь к выводу, что «Каин прав». По сути, ведь это была первая попытка первого в мире «национализма»… и умопомрачения. «Я – единственный богоизбранный и достойный, а остальных надо просто убить, и тогда у Бога не останется выбора и Он будет принимать только мои жертвы в обмен на блага». К тому же он был еще и первый, кто попытался подменить жертву священнодейства – магией. «Ты – мне, я – Тебе». Авель же делал все правильно… за что и был убит. Так что это можно назвать и первым в мире случаем убийства за священнослужение. Но ведь даже Каину Бог дал время на искупление и «перемену ума». Мир – замкнутая сфера, Джеймс, не только по форме земного шара… Борясь со злом, ты увеличиваешь в мире зло. Совершая добро, ты просто не оставляешь места для зла… И для этого тоже надо иметь мудрость.

– А не боитесь, что современные «каины» просто вырежут «авелей» в этом бунте? Сами же говорите: история повторяется…

– Не боюсь. Я-то как раз уверен, что Бог есть. А значит, все будет правильно. И для России, и для православия, и для меня – в частности. Остальное – промысел Божий, и нам его не понять до того времени, пока смысл не будет открыт. Считается, что «пути Господа неисповедимы». Это не совсем так. Соломон говорил, что Бог просит пророков лишь об одном: «Откройте Мне сердце свое, и глаза ваши будут наблюдать пути Мои». Значит, все же можно понять эти пути, если сердце твое и есть «правильная точка отсчета». А эти вечные просьбы доказательств и чудес – опасны для человека, ибо угнетают его волю и его выбор. В Гефсиманском саду Бог не ответил на молитву даже Сыну, чтоб Его человеческая сущность выросла до совершенства. Поэтому пусть все будет «не так, как я хочу, но так, как Он хочет». Я верю не только в Бога, но и Богу. Он устроит все лучше, чем я могу просить.

– Кем вы были до того, как стали священником? – спросил я.- Никак не могу понять… Вы говорите как воин, но при этом показываете большие знания философии и литературы… Ваши знания языков…

– Простите, Джеймс,- перебил он меня.- Я просто только сейчас заметил… Вы же все время ходили с какой-то сумкой. Мне показалось, что вы очень дорожили лежащим в ней пакетом… А сейчас я ее не вижу при вас…

Я вскочил, как громом оглушенный, и стремглав бросился из комнаты, забыв даже извиниться… А еще говорят, что истинный англичанин называет кошку кошкой, даже если споткнется об нее… Нет, сегодня был явно не мой день. Хотя в тот миг я даже не предполагал – насколько… Какая уж тут выдержка?! Под впечатлением от этого странного сна, переполненный эмоциями, я попросту забыл в своей комнате самое важное… Нет, не просто сумку с доверенной мне посылкой! Честь! Карьеру! Все свое будущее я оставил под подушкой в той комнате!..

И страшное предчувствие не обмануло меня: дверь моей комнаты была распахнута настежь. Среди разбросанных по полу вещей я увидел и злосчастную сумку. Она была пуста…

Позже я обнаружил пропажу и денег, и документов, и оружия, но все это было уже второстепенно…

Сонный монах, которого я вытащил из соседней кельи, долго не мог сообразить, чего я от него требую. Но было и так понятно, что ничего подозрительного этот соня ни видеть, ни слышать не мог. Насторожило меня другое. Осознав произошедшее, он явно перепугался до полусмерти. Что-то невнятно бормотал о «происках дьявола», «искушениях» и «суккубах». Но ничего вразумительного мне от него добиться не удалось. Все, что я понял, так это то, что в последние дни в обители происходит нечто неладное и пугающее монахов. Во всяком случае, произошедшее со мной – не единичный случай, а продолжение целой цепи событий. А раз так, то у меня еще есть шанс распутать этот клубок и вернуть себе доброе имя. Играет мне на руку и ситуация с труднопроходимыми дорогами. В худшем случае вот мог добраться только до окрестных деревень, и если я выясню, что этой ночью кто-то покинул монастырь, то еще имею шанс догнать его. Впрочем, эта версия маловероятна. Местные жители относятся с почтением к своей святыне, и вряд ли кто-то из них рискнет пробираться ночью на территорию монастыря и обыскивать кельи. Значит, надо внимательнее присмотреться к приезжим. В существование каких-то «демонов – суккубов», ворующих у меня бумажники, я как-то не верю. Смущает меня лишь то, что на проводимое расследование может уйти неопределенное время, а эмиссар большевистского правительства, который должен сопровождать меня в Петроград, может появиться в любой день и час. Надежда лишь на то, что его задержат плохие дороги, но если он окажется столь же упорен, сколь был упорен я, то… Что я ему скажу? «Переданную мне посылку украли бесы, пока я решал с отцом настоятелем богословские вопросы»?!

Так что, сэр, и моя миссия, и мое доброе имя, и сама моя жизнь теперь зависят только от двух факторов: моей расторопности в поисках похищенного и времени прибытия большевистского эмиссара…

…Порой историк вводит в заблужденье,

Но песнь народная звучит в сердцах людей.

Байрон

…И в мире нет истории страшней,

Безумней, чем история России…

М. Волошин

Он прибыл ранним утром следующего дня. Нет смысла говорить, что остаток этой ночи я не спал, внимательно наблюдая за жизнью пробуждающейся обители и особенно ее гостей. Потому-то я еще издалека заметил приближающегося к монастырю всадника. Сразу было видно, что он проделал длинный и опасный путь. Его лошадь едва стояла на ногах, а лицо прибывшего было белым как снег от холода и усталости.

Одет он был несколько необычно как для сезона, так и для этих мест: длиннополая кожаная куртка, больше похожая на старомодный сюртук, полувоенный френч без знаков отличия и меховая шапка, чем-то напоминающая папаху князя Маргиани, только куда меньших размеров.

Среднего роста, плотный, круглоголовый, с небольшой черной бородкой клинышком, круглоглазый. Бросалась в глаза очень мощная, толстая шея, в народе такую называют «бычья», огромные, сильно оттопыренные уши и непропорционально длинные руки с широкими ладонями и короткими, по всей видимости очень сильными, пальцами. В целом он производил малоприятное впечатление (может, виноваты в том были его черные навыкате глаза, смотрящие на мир с недоброй пристальностью охотника, а может быть, презрительная усмешка, словно навеки застывшая на толстых губах). Но при этом было вполне очевидно, что это человек сильный, решительный и волевой, привыкший больше делать, чем говорить. Именно такие люди становятся очень опасны, если попадают во власть или в криминальные структуры, ибо добиваются лидерства жестоко и целеустремленно.