Краем глаза Кэролайн заметила, что Блейк смотрит на них, но решила не отвлекаться от Романа. По его лицу нельзя было определить, о чем он думает. Как и прежде, все эмоции скрывались под холодной маской сдержанности.

– Когда? – спросила она.

– Через два часа.

Кэролайн стало больно оттого, каким замкнутым и отстраненным казался сейчас Роман. Период искренности между ними длился недолго. Ей даже какое-то время казалось, что они смогут стать ближе. Смешно.

Роман никогда не разговаривал с ней, как тогда в машине или по дороге в Лос-Анджелес. Никогда не рассказывал ей о своих родителях и детстве.

Хотя Кэролайн никогда и не спрашивала. Она была молода, эгоистична, озабочена лишь своими чувствами. Ее переполняла любовь к Роману, она так жаждала его внимания, что ей было некогда задавать ему вопросы. Ей казалось, что перед ними целая вечность. Тогда Кэролайн хотелось знать лишь одно: насколько сильно он хочет ее и боготворит ее тело. Все время, проведенное с ним, она думала лишь о себе и о том, как удержать Романа.

Какой наивной она была.

– Это необходимо? Для Райана уже слишком поздно. Через час ему надо ложиться спать.

Взгляд Романа мог бы заморозить даже Ниагарский водопад.

– Мы летим на частном самолете. Он сможет поспать.

Кэролайн хотелось возразить, но она переборола себя. В сложившейся ситуации режим совсем не стоил спора. Это было вовсе не в ее интересах.

– Куда мы летим?

Ей нужно было на чем-то сосредоточиться, приготовиться к чему-то, иначе она сойдет с ума, обдумывая их отношения с Романом.

– Уж точно не в магазины.

– Я думала, именно ради них ты нас сюда привез. – Кэролайн начала всерьез волноваться.

– Это было прежде. – Роман взглянул на нее. – Мне кажется, кое-что изменилось, не так ли, Кэролайн?

– Но мне по-прежнему надо побывать в наших точках. У меня есть обязательства.

– У тебя нет шансов, понимаешь? Ты не выплатишь долг, Кэролайн.

– У нас все еще чуть больше недели. Я не сдамся только из-за того, что ты мне так говоришь.

– Ты можешь работать из любой точки мира. У тебя есть компьютер, телефон, видеосвязь. Предлагаю воспользоваться ими, потому что в Нью-Йорк мы сейчас не летим.

Сердце бешено билось у нее в груди.

– Ты не можешь заставить меня ехать с тобой, куда тебе вздумается, Роман. У нас здесь не диктатура. У меня есть обязанности. У Райана и Блейка – свое расписание.

Неожиданно Роман наклонился к ней, его лицо было искажено злобой.

– Правда, Кэролайн? Ты бросаешь мне в лицо то, что у нашего сына есть планы, о которых я не знаю?

У Кэролайн земля ушла из-под ног.

Ничто не будет, как прежде. Роман Хазаров узнал о сыне, и теперь все изменилось.

– Я не бросаю тебе в лицо факты. Я лишь указываю на то, что ты не можешь так просто переворачивать с ног на голову жизнь ребенка.

Роман потерянно замер на мгновение, и Кэролайн стало его жаль.

– Ты же перевернула мою, – холодно ответил он наконец. – Мы выезжаем через два часа. Будь готова.

Кэролайн была готова ко многому, но совсем не ожидала увидеть из окна самолета синие волны. Они летели всю ночь, и теперь рассвет освещал яркими лучами бесконечную гладь воды.

Она отбросила мысли о том, что Роман везет их в Россию, чтобы там разлучить ее с сыном. Садясь в самолет, Кэролайн не думала о том, что они могут оказаться в другой стране, где свидетельство о рождении и родительские права ничего не будут значить перед могуществом богатого человека.

Вскоре Кэролайн заметила, как внизу мелькают маленькие острова, а значит, это не Тихий океан. Подключившись к сети и получив возможность отследить их полет, она увидела, что они пролетают над Карибским морем.

Облегчение было недолгим. Куда их везет Роман, Кэролайн не знала. Зачем он это делает – тоже.

Спустя час они приземлились, и их встречала машина. По пустой дороге, обрамленной тропическими зарослями, они доехали до здания на берегу.

– Твой дом? – спросила Кэролайн, выбираясь из автомобиля.

Это были первые слова, которые она смогла произнести после разговора в Лос-Анджелесе.

Дом был одноэтажным, но занимал много места. Веранда заросла бугенвиллеей, повсюду стояли горшочки с геранью, гнездышки райских птиц и цветущий гибискус. От пальм падала тень, а между двух деревьев, где трава уступала место песку, был привязан гамак.

– Мой, – последовал краткий ответ.

Кэролайн не ожидала, что Роман вообще подаст голос.

– Что это за остров?

Аэропорт был слишком маленьким: кроме самолета Романа там стоял лишь вертолет.

– Мой.

– Целый остров?!

– Здесь гарантирована полная изоляция. Никто не посягнет на частную жизнь. Никаких папарацци, допекающих тебя и Райана. – Кэролайн не знала, что Роман в курсе происшествия в пиццерии. – Сюда приезжают знаменитости, политики, магнаты, главы корпораций. Любой, у кого есть такие деньги, может арендовать одну из вилл на острове. А это – мой дом.

Теперь Кэролайн начинала понимать. Привезя их сюда, Роман обеспечивал им уединение. Они могли вести себя, как заблагорассудится, не боясь микрофонов и камер. Любому будет трудно улыбаться в объектив, когда душа разрывается на части.

– Я и не подозревала… – Кэролайн обернулась и увидела бирюзовую воду и белый пляж, подступающий к дому.

Пальмовые листья колыхались на ветру, чьи дуновения заставляли звучать бамбуковые колокольчики.

– Мама, я хочу на пляж, но дядя Блейк говорит «нет». – Райан дергал маму за юбку, скорчив недовольную рожицу.

Еще двадцать минут назад он даже не знал, что такое пляж.

– Райан Николас Уэллс, – твердо начала Кэролайн, – ты отлично знаешь, что нет смысла спрашивать меня, когда дядя Блейк говорит «нет», не так ли?

Райан окончательно расстроился:

– Да, мам.

– Теперь иди к дяде и слушайся его.

Мальчик топнул ногой, и Кэролайн уже ожидала, что он разозлится, но тут вышла негритянка в цветных одеждах и пригласила их внутрь. В руках у нее был поднос с разноцветными коктейлями.

– Банановый смузи. Приветствую вас на острове Сан-Хасинто.

Блейк взял напиток и подал его Райану. Пляж был тут же забыт, и мальчик исчез в доме, потягивая через трубочку коктейль. Кэролайн пошла было за ними, но заметила, что Роман стоит в стороне, пристально глядя на нее.

– Он должен носить фамилию Хазаров.

– Этот вариант не рассматривался. Ты уехал, помнишь?