— Ну, вот и пришли. Почему бы вам не снять вашу куртку?

Я повиновалась. Мне было очень жарко. Куртку я повесила на спинку кресла, где она стала походить на тушу какого-то дикого зверя.

Он спросил:

— Когда вы приехали?

— Вчера вечером. Лондонским поездом.

— Вы живете в Лондоне?

— Да.

— А здесь раньше не бывали?

— Нет. Я понятия не имела о Боскарве. И о том, что Гренвил Бейлис — мой дед. Мама рассказала мне об этом только накануне своей смерти.

— А как вы напали на Джосса?

— Я… — Объяснить это было затруднительно. — Я познакомилась с ним в Лондоне. А потом случайно увидела его на станции. Простое совпадение.

— Где вы остановились?

— У миссис Керноу на Фиш-лейн.

— Гренвил очень немолод. И нездоров. Вам это известно, не так ли?

— Да.

— По-моему… с этим письмом Отто Педерсена… нам лучше проявить осторожность. Может быть, самая подходящая кандидатура тут — это моя мать…

— Да, конечно.

— Счастье еще, что вы увидели это письмо.

— Да. Я предполагала, что Отто может написать, но все-таки боялась, что весть о смерти придется принести сюда мне.

— А теперь вас от этого избавили. — Он улыбнулся и сразу же словно скинул много лет, в противовес этим его странного цвета глазам и черно-бурой серебристой шевелюре. — Знаете, подождите меня здесь, а я пойду разыщу маму и попробую ввести ее в курс дела. Хотите кофе или чего-нибудь в этом роде?

— Только если это вас не затруднит.

— Не затруднит. Я скажу Петтиферу. — Он вышел, а потом, снова приоткрыв дверь, сказал: — Располагайтесь как дома.

Дверь мягко захлопнулась, и он исчез.

Петтифер. «Петтифер тоже раньше служил на флоте, он был отцовским лакеем и иногда водил машину. А миссис Петтифер стряпала» — так рассказывала мама. А Джосс сказал, что миссис Петтифер умерла. А давным-давно Лайза с братом сидели у нее на кухне и она угощала их гренками с маслом. Она задергивала шторы, и ни мрак, ни дождь за окном не пугали детей. Они были в безопасности, и их любили.

Оставшись одна, я внимательнее оглядела комнату. В застекленном шкафу стояли восточные безделушки и среди них маленькие фигурки из нефрита, и я подумала, уж не о них ли говорила мне мама. Я озиралась в надежде с той же легкостью отыскать и венецианское зеркало, и бюро-давенпорт, но тут мое внимание переключилось на картину над камином, и я подошла к ней, забыв об остальном.

Это был портрет молодой девушки, одетой по моде начала 30-х годов, стройной, плоскогрудой, в белом прямом платье; темные, коротко остриженные волосы очаровательно и непредумышленно открывали взору длинную гибкую шею. На картине она сидела на высоком табурете, держа в руках розу на длинном стебле, но лица ее не было видно, так как она отвернулась от художника и смотрела в невидимое окно на льющиеся оттуда солнечные лучи. Она вся была розовая и золотистая, и солнце просвечивало сквозь тонкую ткань белого платья девушки. Картина завораживала.

Позади меня внезапно распахнулась дверь. Я испуганно повернула голову навстречу входившему в комнату высокому старику. Он был величествен, лыс и, кажется, сутуловат. Ступал он очень осторожно. На нем были очки без оправы, полосатая рубашка со старомодным твердым воротничком, а поверх нее — сине-белый мясницкий фартук.

— Это вы молодая леди, которая ждет кофе?

Голос у него был низкий и грустный, и все это вместе с хмурой его манерой делало его похожим на почтенного гробовщика.

— Да, пожалуйста, если вам не трудно.

— С молоком и сахаром?

— Без сахара. Но с молоком. Я любовалась портретом.

— Да. Очень приятный портрет. Он называется «Дама с розой».

— Но лица не видно.

— Да, не видно.

— Это мой… это мистер Бейлис написал портрет?

— О да, портрет выставлялся в Академии, его можно было продать сотни раз, но командир ни за что не желал расстаться с ним. — Говоря это, старик аккуратно снял очки и теперь внимательно меня рассматривал. Глаза его были бледными, выцветшими. Он сказал: — Когда вы заговорили, вы на секунду кое-кого мне напомнили. Но вы молоды, а она теперь уже немолода. И волосы у нее были черные, как перья у дрозда. Так всегда говорила миссис Петтифер: черные, как перья у дрозда.

— Вам Элиот ничего не сказал? — спросила я.

— Чего мне не сказал мистер Элиот?

— Ведь вы говорите о Лайзе, да? Я Ребекка, ее дочь.

— Так.

Немного суетливо он опять нацепил очки. Угрюмые черты его осветились слабым отблеском удовольствия.

— Значит, правильно. Я в таких вещах ошибаюсь редко. — Он выступил вперед и протянул мне корявую руку: — Очень, очень приятно видеть вас. Приятно и так неожиданно. Я думал, вы так и не приедете. Ваша мама с вами?

Я пожалела, что Элиот никак не облегчил мне эту встречу.

— Мама умерла. На прошлой неделе. На Ибице. Потому я и приехала.

— Умерла. — Взгляд его затуманился. — Простите. Мне очень жаль. Она должна была вернуться. Вернуться домой. Мы все так скучали по ней. — Вытащив внушительных размеров платок, он высморкался. — А кто… — спросил он, — …сообщит командиру?

— Думаю… Элиот пошел позвать мать. Видите ли, по почте пришло письмо для деда. Утром пришло. Оно с Ибицы, от человека, который был… который заботился о маме. Но если вы считаете, что идея не очень удачная…

— Что я считаю, значения не имеет, — сказал Петтифер. — И кто бы ни сообщил это командиру, скорбь его меньше не станет. Но вот что я вам скажу. Ваше присутствие здесь очень облегчит все дело.

— Спасибо.

Он опять высморкался и спрятал платок.

— Мистер Элиот и его мать… ну… это не их дом. Но вопрос стоял так — либо мы с командиром переселяемся в Хай-Кросс, либо им придется сюда переезжать. Они бы ни за что не переехали, если бы доктор не настоял. Я все время говорил, что мы с командиром и одни справимся. Ведь сколько лет вместе! Но, правду сказать, с годами мы моложе не стали, а у командира и сердце больное.

— Да, я знаю.

— А после того как скончалась миссис Петтифер, стало некому готовить. Должен сказать, что готовить я умею, и неплохо, но у меня много времени отнимают заботы о командире. Допустить, чтобы он ходил небрежно одетый, я не могу…

— Ну конечно же…

Слова мои прервал грохот — кто-то вломился в дверь.

Громкий мужской голос крикнул: «Петтифер!», и Петтифер, сказав «Простите, мисс, я на минутку…», вышел узнать, в чем дело, оставив дверь открытой.

— Петтифер!