Так Джулиус Дукет изобрел государственный долг.

Погожим днем, при безоблачном небе, сэр Генри Дукет повез младшего брата вниз по реке на встречу с королем.

Идея принадлежала Генри.

– Не посрами фамилию, представ перед королем, – наставлял он.

Поэтому он приодел Джулиуса. Взамен обычного, довольно скромного платья Джулиус облачился в алый дублет с высокой талией и кружевным воротником, лежащим на плечах, а поверх надел плащ с капюшоном; мягкие кожаные сапоги отвернуты у колен; на голове шляпа с широченными полями и элегантно свисавшим огромным страусиным пером. Этот стиль назывался в Англии кавалерским. Приходилось признать: Джулиус, завивший бороду и усы, вдруг сделался писаным красавцем, так что жена, восхищенно глазея, расхохоталась, ткнула его под ребра и воскликнула:

– Не забудь, Джулиус, вернуться вечером ко мне!

– Одна беда, – заметил Генри. – Волосы надо бы подлиннее. – Его собственные спадали на плечи по последней придворной моде. – Ну да и так сойдет.

И вот оба Дукета, настоящие кавалеры, спускались по Темзе к Гринвичу.

– Бояться нечего, – внушал ему Генри, пока они огибали старинный прибрежный дворец.

Джулиус и сам это знал, но невольно простонал:

– Ох, братец, до чего же я неотесан и груб!

Ни к одному английскому двору, включая двор великого короля Гарри, не стягивалось такого созвездия талантов. Сюда прибыли и решили остаться такие европейские живописцы, как Рубенс и Ван Дейк. Сам король Карл, несмотря на скромные средства, собрал коллекцию полотен, достойную любого монарха, – Тициан, Рафаэль, фламандские мастера. Двор отличался космополитизмом. Когда же Джулиус, взбиравшийся по травянистому холму за дворцом, оглянулся, то ему, как будто подтверждая перечисленное, внезапно открылся настолько прекрасный вид, что он ахнул:

– Боже Всемогущий, да возможно ли большее совершенство?

В Гринвиче как раз достраивали Квинс-Хаус – дом королевы. Джулиус не знал о нем, так как вид на него с реки закрывали старые постройки времен Тюдоров. Его архитектор, великий Иниго Джонс, уже завершил другой классический шедевр – Банкетный зал при дворце Уайтхолл, где в том же году расписал потолок сам Рубенс. Но в окружении зданий Уайтхолла Банкетный зал смотрелся менее выгодно.

Дом королевы был безупречен. Эта вилла, фасадом обращенная к парку и построенная у наружной стены, которая окружала сады старого дворца, сверкала белизной и была выдержана в итальянском стиле. Она имела всего два этажа в высоту со множеством окон. При этом казалась настолько прелестной, такой классически совершенной, что напоминала модель шкатулки для мастера серебряных дел.

– О боже, – снова пробормотал Джулиус. – Ну я и деревенщина! – И, повернувшись, сразу увидел короля в каких-нибудь двадцати ярдах.

Король Карл приблизился. Изысканно одетый в дублет желтого шелка, он тоже носил широкополую шляпу, которую учтиво приподнял в ответ на их поспешные поклоны. Его сопровождала компания джентльменов и леди в длинных шелковых платьях. Джулиус увидел, что король небольшого роста. Он едва доходил Джулиусу до плеча. И все же большего аристократа тот не встречал. Решительно все в короле отличалось тем же изяществом, что и в архитектурной жемчужине позади.

– Славный денек, – произнес он приятным голосом. – Давайте побеседуем здесь.

И он проводил обоих к травянистому холмику, где встал в тени дуба и с любезнейшим видом приготовился слушать.

Сначала Джулиус запинался, пытаясь изложить свою мысль о королевском займе. Но постепенно он обрел уверенность, и этому способствовал сам король. Если, например, нервозность не позволяла Джулиусу выразиться понятно, король Карл деликатно говорил:

– Простите, мастер Дукет, я не вполне уяснил…

Джулиус также заметил, что и монарх слегка заикается, и это весьма утешало.

В своем сильнейшем впечатлении Джулиус не мог разобраться: в этом маленьком, подчеркнуто вежливом, довольно застенчивом человеке присутствовала некая магия отчуждения. Это было королевское обаяние Стюартов. И к концу своей речи Джулиус поймал себя на мысли: этот человек и правда не похож на других; он осенен не только королевской властью, но и Богом. «Пусть даже неправый, он все равно останется моим королем, помазанником Божьим, и я последую за ним».

Внимательно выслушав, король Карл как будто заинтересовался. Он согласился, что должен сохранять добрые отношения с городом, и был заинтригован новым способом побуждения лондонцев к займам.

– Это будет рассмотрено, – пообещал он Джулиусу. – Такие новшества могут заключать в себе большие возможности. Мы не боимся нововведений. Хотя, разумеется, – с улыбкой добавил он, обратившись к Генри, – нам предстоит учитывать и то, что уже охвачено нашей прерогативой.

Братья чувствовали, что день удался на славу.

Поэтому осенью Джулиус несколько удивился, когда, так ничего и не услышав о судьбе своих предложений, узнал, что король вознамерился собрать с Лондона и крупных портов «корабельные деньги». Это был старинный, абсолютно законный, но непопулярный налог на содержание флота, который платили портовые города. Однако в канун Рождества король Карл распространил его и на все остальные.

– Да, дело неслыханное, – признал Генри. – Хотя королевская прерогатива соблюдена.

В начале же 1635 года король Карл, действуя через суд Звездной палаты, обвинил городские власти в неподобающем управлении Ольстером.

– Он все конфисковал, – сообщил Генри, – и оштрафовал город на семьдесят тысяч фунтов. Чем не способ добыть денег, – заметил он сухо.

В течение нескольких недель королевские эмиссары спрашивали, как много заплатит город за свое прощение. Тот раскошелился.

– Ничего не скажешь, хитро, – откомментировал Генри. – Король продолжает действовать в границах прерогативы.

Но бедный Джулиус остался в полном недоумении. Как мог обходительный монарх, внимательно его выслушавший и согласившийся с важностью благорасположения Лондона, сделать такую вещь? Половина городских купцов уже клялась, что больше никогда не даст ему взаймы. И даже Джулиусу пришлось не однажды напомнить себе: «Он все равно мой король, помазанник Божий».

Марта считала, что ей крупно повезло с почтенной миссис Уилер, которая присматривала за мужем в ее отсутствие. Доггет познакомил их несколько лет назад, когда они встретились на Чипсайде. «Марта, леди приехала из Виргинии», – объяснил он. Она узнала, что миссис Уилер обосновалась в симпатичном доме в Блэкфрайерсе, а через пару дней отследила, как Мередит, когда та проходила мимо, учтиво поклонился, – значит, приличная женщина, рассудила Марта, хотя и не любила викария.

К тому же миссис Уилер умела слушать. Если молчала, то неизменно к месту. Марта наблюдала ее кокетство только однажды, когда взялась растолковывать ей театральное зло, а вскоре после застала смеющейся на пару с Доггетом, но стоило Марте спросить над чем, как после короткого замешательства та поведала ей совершенно несмешную историю. Марта решила, что с юмором у миссис Уилер неважно.