– Он… он уехал. Погулять, – и заторопился, поясняя: – Он сказал, что вернётся, Женя, в понедельник, ты не беспокойся.

Женя остановилась, положив руки на его плечи и внимательно глядя ему в глаза. И уже не он, а она успокаивала.

– Конечно, он вернётся. Он… куда он поехал, Эркин?

Эркин виновато отвёл глаза. Но Женя догадалась.

– В Царьград, да? – и поцеловала Эркина в щёку. – Но ведь это хорошо, Эркин. И конечно же, он вернётся.

Она ещё раз поцеловала его.

– Ну же, Эркин, улыбнись. Всё будет хорошо.

Сопротивляться Жене Эркин не мог. Он улыбнулся, взял свой портфель и сумку с вещами Алисы.

– Да, Женя. Нам пора идти. Алиса, идём.

– Ага-ага, – уцепилась за его другую руку Алиса. – Мама, мы пошли. Ты без нас не скучай.

– Не буду, – рассмеялась Женя. – Идите, идите.

– Женя, ты ляг, отдохни.

– Спасибо, милый. Идите, а то опоздаете.

И когда за ними захлопнулась дверь, перевела дыхание. Значит, Андрей всё-таки поехал. Помирится с отцом и… и вернётся. Конечно, Андрей вернётся, Эркин зря беспокоится.

И решив так, уже больше не думала об этом. Эркин оставил в спальне кровать застеленной, но без покрывала и угол одеяла с её стороны откинут, а шторы на окне задёрнуты. Так что, часок она отдохнёт, а потом займётся обедом.

И, вытягиваясь под приятно прохладным пухлым одеялом, Женя ещё раз сказала самой себе: «Всё будет хорошо. Просто иначе быть не может», – и успокоенно заснула.

Поезд-экспресс Петрополь – Царьград

В конце концов всё утряслось, но несколько неожиданным для Андрея образом. «Катал» было, как он и высчитал, трое. Моряк, Вертлявый и Очкарик, благообразный, в костюме-тройке при галстуке, этакая крыска канцелярская, а лохами – он сам, бородатый купец из какой-то глухомани, сам сказал: «наше дело торговое», ну, как из учебника по истории выскочил, и… Степан Медардович – Барин. И расположились всей компанией в купе-люкс у него. Купе одноместное, но просторное, места всем хватило.

Андрей озирался с таким непосредственным интересом, что вызвал у Степана Медардовича даже не снисходительную, а покровительственную улыбку, а «катал» откровенно насмешил. И его смущённое:

– Я только в «двадцать одно» умею, – не оттолкнуло партнёров.

Степан Медардович вызвал проводника и попросил принести карты.

– И всё остальное там, Арсений, что нужно.

– Сделаем, Степан Медардович, не извольте беспокоиться.

Ну, колоду, понятно, чтобы всё по-честному, а остальное? Что это? И как это «каталы» на чужую колоду согласны?

Но всё быстро разъяснилось. Остальным оказался сервировочный столик с выпивкой и закуской, а колода… краплёной. И «каталы» проводника знают. И крап на колоде – тоже. Ну, рвань, портяночники, с крапом работают, да таких в лагере бы, да что там, уже в спецприюте сделали бы в момент. И это пренебрежение, наглая уверенность в своём превосходстве разозлили его уже всерьёз. Он этих гадов сделает, провезёт фейсом по тейблу, нет, по шиту их, мордами навтыкает, ну… и сам себя остановил: не спеши. До Царьграда времени навалом. Да и Купца с Барином посмотреть надо. Человек себя в игре до донышка раскрывает. И ты не забудь, что без стрёмщика, с голой спиной сидишь. А вот выпить и закусить можно.

Начал игру Моряк. Стасовал, дал Вертлявому срезать. Всё, как положено. Андрей выложил десятку, как и остальные, но Купец шлёпнул полусотенную. Круто берёт. Ну, посмотрим, на сколько его хватит.

Степан Медардович играть любил. Знал себя, что в азарте теряет контроль, и ничего не мог с собой поделать. В их роду игра – наследственная страсть, а спорить с врождённым – глупо, и единственное, что он себе позволяет, так это небольшие меры предосторожности. Например, получив гонорар за публикацию, консультацию или экспертизу, половину сразу отправить переводом Лизаньке. А сколько он привезёт домой из своей половины, ну, так на то воля Божья. Компания, как обычно в поезде, подобралась разношёрстная, но интересная. И игра под стать. «Двадцать одно» – игра, можно сказать, простонародная, но достаточно азартная, чтобы приятно отдохнуть. Выигрыш, проигрыш – это всё пустяки, главное – сама игра, дрожь не в руках, а в сердце, когда берёшь карты и медлишь сдвинуть, посмотреть, что легло. Метать жребий, испытывать судьбу – Бога гневить. Так что это не игра, а поединок, его поединок с Богом. Вот его противник, а люди, сидящие рядом и напротив, только люди. Смешной мальчик из небогатой приличной семьи, трогательный своей провинциальной наивностью. Основательный, тяжеловесный тугодум, воистину бессмертна кондовая Русь, неистребим русский купчина, безудержный и в скупости, и в разгуле. Морской офицер, фронтовик, груб, никакого лоска, забубённая голова, играет, как под обстрелом на палубе стоит, офицер пулям не кланяется, и ставку повышает, не поглядев в карты, а в этом самый смак, самая сладость игры. Молодец! И удача наградой за молодечество. Суетливый паренёк, весь какой-то неопределённый, смесь угодливости и хамства, задирается и тут же сам пугается своего задора, вертится, гримасничает, пытаясь улыбаться, а улыбка злая, завистливая. Бледный невзрачный чиновник, нервничает, поправляет очки, каждую купюру тщательно расправляет и медленно нерешительно кладёт на стол. Видно, что хочет остановиться и не может. Ну, пусть и ему – коллеге по азарту – повезёт…

Что от Купца толку не будет, Андрей понял быстро. Ни хрена, кроме жадности и азарта, нет. Поманили его грошовым выигрышем, и всё, наобум пошёл. Какая там стратегия, тактика рядом не пробегала. Думать то ли не умеет, то ли ленится, ни разу, видно, жизнь на кону не держал. Разденут его… ну и хрен с ним, дураков учить надо. А Барин-то чего? Не дурак ведь, и карты видит, хорошо просчитывает, по-честному с ним и не справиться, неужели не видит, что троица свою игру ведёт? В наглую ведь. Неужто Барин купился, поверил, что незнакомы, просто попутчики. Жаль, вдвоём бы, конечно, легче, а так одному придётся. Ну, что ж, каждый сам за себя, только бог за всех, а его-то и нетути.

Очкарик сгрёб банк и стал тасовать колоду. Вертлявый вздохнул и выложил рублёвую замызганную бумажку.

– Это ещё что?! – рявкнул Купец.

– Нету, – развёл руками Вертлявый. – Одолжи, а? Отыграюсь, отдам. Ну, под крест, а? – и потащил из-за ворота серебряный крестик.

– И не проси, – мотнул бородой Купец.

– Парень, а? – Вертлявый теперь смотрел на Андрея. – Ну, подо что хочешь, а?

У Андрея на языке вертелось: «Петухом спой, тогда дам», – но сдержал себя: ещё не время, и кинул на стол две десятки.

– И за него.

– Пожалуйста-пожалуйста, – суетливо кивал Очкарик.

Под выпивку и закуску и разговоры про Царьград