Рупик поразился:

— Ну, значение хорошего труда я очень ясно понимаю. А что до операции Келдышу, так ее делал хирург Дебеки. Но я не говорил о слабости советской медицины.

— Ну, это не так важно. В конце концов, ведь не вы приглашали американца. Но они еще написали, что в своих решениях вы не считаетесь с партийной группой, идете против решений партии. Они написали, что у вас много пациентов-евреев.

— Что за странная глупость! Я не спрашиваю у пациентов о их национальной принадлежности, лечу всех.

Корниенко продолжал:

— Написали, что вы имеете склонность к Израилю и хотите заполнить кафедру евреями.

Рупик побледнел и понял: ассистенты нанесли ему хорошо рассчитанный удар, обвинения были актом недоброжелательства, открыто апеллировали к его еврейству и беспартийности. Как ни был он возмущен, мгновенно вспомнил: «Если тебя назвали верблюдом, тебе придется доказывать, что ты не верблюд». Ему придется доказывать, что он не лечит евреев, не любит Израиль? Этого он не сказал, только воскликнул:

— Ой-ой, это же антисемитские обвинения. Неужели вы им верите?

Секретарь Корниенко отвел глаза и сказал более примирительно:

— Ну, я бы не сказал так. Но обвинения серьезные, и для проверки мы вынуждены прислать к вам на кафедру комиссию, которая должна разобраться.

Домой Рупик пришел страшно угнетенный.

Соня испугалась:

— Что случилось?

— Ой-ой, против меня возник настоящий партийный заговор, меня обвинили в том, что я лечу евреев, люблю Израиль и хочу брать на кафедру ассистентов-евреев.

— Кто обвинил? Что за глупость?

— Обвинили меня мои же ассистенты. Но они правы, я действительно люблю Израиль и хотел бы иметь ассистентов-евреев. Однако теперь мне придется доказывать обратное. Я чувствую себя, как на том собрании, когда я осуждал неизвестного мне еврея за его желание уехать в Израиль. Ой-ой, Сонечка, это все ужасно.

Второй раз она видел его таким потерянным, и ей опять стало жалко его:

— Рупик, не надо так глубоко переживать, это пройдет.

— Не пройдет, Сонечка, это никогда не пройдет.

Он говорил об отношении к евреям.

* * *

Фернанда видела, что Рупик вдруг изменился, стал хмурым, молчаливым. Он не говорил ей о причине, только попросил:

— Помоги мне подготовить документы к приходу проверяющей комиссии.

Проверяющая комиссия? Фернанда насторожилась, значит, что-то случилось. Она подготовила все документы. Пришла комиссия из трех профессоров, они ничего не имели против Рупика, проверили его работу, нашли все удовлетворительным, сказали ему:

— Зря ваши ассистенты затеяли это, но у нас в институте все пишут друг на друга. На каждого из нас тоже что-нибудь писали. Плохо, конечно, что они объединились и что все они члены партии, а вы беспартийный. Печенкина стоило бы выгнать, но партком не сделает этого. Вы сильно не переживайте, не волнуйтесь, пошумят, поговорят, и все обойдется.

Однако настроение у Рупика было угнетенное, на работе он чувствовал себя, как среди стаи волков, нервничал, худел, плохо спал, принимал успокаивающие таблетки. Засыпал он только, когда бессильно прижимался к теплой Соне — но от переживаний даже терял мужскую силу. А Соня ждала его ласк и с тревогой смотрела на него.

И вдруг еще один удар свалился на Рупика — заболела мама, у нее обнаружили злокачественную лейкемию. Рупик положил ее в свою клинику, доставал для нее редкие лекарства — ничего не помогало, мама таяла на глазах. Он переехал в свой кабинет, чтобы быть при ней круглые сутки. Соня приносила ей из дому ее любимую еду, но мама не ела и все слабела.

Фернанда и Лиля часто приходили к Рупику и старались его ободрить и успокоить, но все было напрасно.

Однажды мама очнулась после долгого забытья. Рупик сидел возле нее. Она сказала: — «Пусть тебе и Соне все будет в радость», — и умерла.

В 1973 году на Западе была опубликована книга А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», главы из книги читали по «Голосу Америки». Тысячи людей приникали к приемникам, слушали и ужасались картине сталинского террора, впервые представленной так широко. Нарастал новый подъем диссидентского движения.

На следующий год Солженицыну дали Нобелевскую премию по литературе за «нравственную силу, почерпнутую в традиции великой русской литературы».

Действительно, появление Солженицына в литературе показывало ее лучшую нравственную силу. Но кремлевские руководители посчитали решение Нобелевского комитета «политически враждебным». Как двенадцать лет назад травили за Нобелевскую премию Бориса Пастернака, так и Солженицына тоже травили в печати и на собраниях. Одно решение было особенным, его решили обвинить в том, что он… еврей и его настоящая фамилия Солженицер. Проявление национализма давало власти соблазнительную возможность объяснить его литературную позицию. В архив Московского университета, где он учился, был послан майор КГБ Благовидов, чтобы разыскать подтверждающие документы. Но «национальное» расследование сорвалось, писатель оказался все-таки русским.

В сентябре 1973 года самиздат распространил большое письмо Солженицына «Письмо вождям Советского Союза». Он писал: «Наша интеллигенция единодушна в представлении о желанном будущем нашей страны — самые широкие свободы» и далее излагал свой взгляд на необходимые улучшения жизни и политики в России. Реакция кремлевских вождей на письмо знаменитого патриота была простой: Солженицына арестовали и привлекли к… уголовной ответственности «за злостную антисоветскую деятельность». Как уголовника, его поместили в Лефортовскую тюрьму.

На другой день, 13 февраля 1974 года, его под конвоем ввели в комнату допросов. Там за столом над листом бумага сидел маленький лысый человечек, который сказал:

— Солженицын, Александр Исаевич? Я заместитель генерального прокурора Маляров. — И стал читать: — Указ Президиума Верховного Совета…

Солженицын сразу понял, что допроса не будет, а тот читал дальше:

— …лишить гражданства и выдворить из страны.

Изгоняли патриота, который больше кремлевских вождей любил Россию и сделал для нее больше, чем все они вместе.

Когда самолет вздрогнул, отрываясь от русской земли, Солженицын перекрестился и поклонился ей[177].

* * *

Диссидентское движение ширилось, и одновременно власти расширяли и углубляли способы травли диссидентов. В 1967–1974 годах к уголовной ответственности «за антисоветскую агитацию и пропаганду» было привлечено 729 диссидентов. Подавляющее большинство были евреи. Агенты КГБ замечали их на «еврейской горке» около Хоральной синагоги, фотографировали и потом арестовывали. Так же, как Солженицына, лишили гражданства и наказали высылкой писателей Владимира Максимова, Александра Галича, Андрея Амальрика, Жореса Медведева. Выслали виолончелиста Ростислава Ростроповича и его жену певицу Галину Вишневскую за то, что он дали приют Солженицыну перед его высылкой. Высылали тех, кто не хотел и не собирался уезжать, а тем, кто хотел уехать, отказывали в визе.