– Понимаешь ли ты, Аллан, – продолжала Айша, видимо решив, что я должен испить чашу до последней капли, – что эти жители далекой планеты, на которой ты побывал, судя по твоей истории, не видели тебя и ничего о тебе не знают? Может случиться, однако, что они не думали о тебе в то время, как в умах других ты оставался постоянно. Или может случиться так, что они вообще никогда не думали о тебе, забыли тебя, как отнятый от матери щенок забывает о ней.

– По крайней мере, было одно существо, которое, кажется, помнило! – воскликнул я, отравленный ее словами обо мне. – Одна женщина. И одна собака.

– Да, дикарка, дитя природы, грешница, которая ушла из жизни по собственной воле. – (Как Айша узнала об этом, не знаю, я не говорил ей.) – Это еще не конец, все еще остается тот, кто помнит, чей поцелуй был последним на ее губах. Но будь уверен, Аллан, это небольшое удовольствие – уходить от тех, чьи светлые души служат для бурных объятий. И кто знает, что может сделать мужчина, ревнующий или разочарованный в любви? И собака, которая помнит, потому что собаки более верные и преданные, чем люди. Вот в этом и состоит урок – становиться смиренным и никогда не думать, что ты держишь навечно при себе душу женщины, потому что когда-то она была к тебе добра.

– Да, – ответил я, подпрыгивая в ярости. – Как ты говоришь, я получил урок, и даже больший, чем хотел. Когда ты будешь уходить, я попрощаюсь с тобой, надеясь, что когда-нибудь придет время и для твоего урока, Айша, а я уверен, что такой день настанет. Что-то говорит мне об этом, и ты получишь от него больше удовольствия, чем получил сегодня я.

Мои нервы были на пределе. Неужели мне все это не почудилось? Как я мог поверить, что мои видения не были вызваны сильной волей Айши? Я уже придумал свою теорию.

Она состояла в том, что Айша была сильным гипнотизером, который, после того как вложил слова в уста некоего субъекта, мог направить в его мозг разнообразные фантазии. Лишь два момента были мне непонятны.

Первый: как она добывала необходимую информацию о личных делах такого скромного человека, как я? Ведь они не были известны никому, даже колдуну Зикали, с которым она была тесно связана, или Хансу, который точно многое знал, однако далеко не все.

Я мог предположить, что каким-то невероятным образом она добыла от них эту информацию или стимулировала мои собственные ум и память, так что я увидел тех, с кем когда-то был близок. Для ее ума было нетрудно, используя накопленные знания греков и египтян, создать целостную картину и пройтись по всем моим родным и знакомым, погрузив меня в состоянии суггестии[108]. Я не слышал и не видел того, что она делала, зная, что у нее есть доступ к необходимым фактам, которыми я один мог ее снабдить.

Теперь возникает второй вопрос: что могло быть объектом ее продуманных злых чар? Я думал, что могу угадать. Во-первых, она хотела показать свою власть или, скорее, заставить меня поверить, что она имеет очень необычную силу внушения. Во-вторых, она была в долгу передо мной и Умслопогасом за победу над Резу, за что отплатила таким образом. В-третьих, я лично обидел ее как женщину, и она не упустила возможности, чтобы сравнять счет. Была и четвертая возможность – она действительно считала себя вполне хорошей учительницей и получила удовольствие, как она сама говорила, преподав мне урок, показав, насколько слабыми могут быть человеческие надежды и тщеславие в отношении к ушедшим и их привязанностям.

Я не хочу утверждать, что такой анализ мотивов Айши пришел ко мне в момент моего с ней разговора, в самом деле я завершил его позднее, когда внимательно обо всем подумал, когда я нашел его отзвуки в своем сердце. А в то время, даже имея кое-какие предположения, я был слишком потрясен, чтобы составить подобные суждения.

Кроме того, я был слишком рассержен и именно из-за этого и сказал ей насчет того путешествия и урока, которые ожидали ее. Может быть, слова умирающего Резу побудили меня к этим высказываниям. А может быть, тень ее будущего просто упала на мое лицо.

Успех удара, однако, был впечатляющим. Очевидно, он преодолел защиту доспехов Айши и попал ей в самое сердце. Она побледнела, румянец сошел с ее лица, большие глаза потускнели, уменьшились и стали темнее, щеки побледнели. В какой-то момент она стала выглядеть весьма постаревшей, как обычная земная женщина в пожилом возрасте. Более того, она заплакала, потому что я увидел, как две слезы скатились на ее одеяние. Я был в ужасе.

– Что случилось? – спросил или, скорее, выдохнул я.

– Ничего, – ответила она. – Твои слова ранили меня. Разве ты не знаешь, Аллан, что это жестоко – предсказывать болезнь кому-либо, особенно если такие слова идут из самой души и жалят ядом, проникают в грудь и, возможно, приводят к концу. Самое жестокое в них то, что они становятся платой за дружбу и доброту.

Я заглянул внутрь себя – да, дружба, похожая на безразличие, и доброта, которая спрятана в мягких когтях кошки. Но я убедил себя задать ей вопрос: как так получилось, что она, которая, по ее словам, обладает властью, боится чего-то?

– Потому что, Аллан, как я тебе уже говорила, нет защиты, способной предотвратить удар судьбы, который, как я слышала, но не знаю почему, готовится нанести твоя рука. Посмотри на Резу, он тоже думал, что он непобедим, но был сражен топором Черного вождя, и его кости достались шакалам. Более того, я проклята тем, кто хотел украсть своего слугу с небес, чтобы стать моей любовью, и как знать, чья месть настигнет меня в конце концов? Она уже настигла меня, которая прожила долгое время среди дикарей совершенно одна, – и это не все! Я думаю, еще не все.

И она заплакала – горько, по-настоящему. Глядя на нее, я впервые понял, что это возвышенное создание, которое кажется таким сильным, одновременно является самой несчастной женщиной и так же борется с одиночеством, испытывает страсть и страх, как любой смертный. Если, как она сказала, она нашла секрет жизни, во что я, конечно, не верил, для меня было очевидно, что она потеряла счастье.

Она тихо плакала, и в это время ее красота, которая покинула ее на некоторое время, снова вернулась, как луч в сером и мрачном небе. О, какой неотразимой она казалась, когда сошел лоск с ее залитого слезами лица! Мое сердце таяло, когда я любовался ее лицом, я не мог думать ни о чем, кроме ее удивительного очарования и величия.

– Молю тебя, не плачь, – сказал я. – Это ранит меня, и прощу прощения, если я сказал нечто такое, что могло причинить тебе боль.

Но она лишь качнула головой так, что волосы упали ей на лицо, и снова заплакала.

– Знаешь, Айша, – продолжал я, – ты сказала мне много неприятных вещей, сделав мишенью твоей горечи, поэтому что странного в том, что я в конце концов ответил тебе?

– А разве ты не заслужил их, Аллан? – прошептала она тихо из-под вуали.

– За что? – спросил я.

– Потому что с самого начала ты бросал мне вызов, показывая мне всякий раз, что считаешь меня лгуньей, не реагируя на те добрые взгляды и слова, которые я обычно раздавала мужчинам. Это сильно ранило меня, и я отплатила тебе тем оружием, которым владеет бедная женщина, хотя ты и нравился мне.