И она снова зарыдала, погружаясь в свою печаль глубже и глубже.

Это было уже слишком. Не зная, чем еще успокоить Айшу, я взял ее руку и, поскольку это не произвело эффекта, поцеловал. Она не обиделась. Однако внезапно я все вспомнил и отпустил ее руку.

Она убрала волосы с лица и посмотрела на меня. Потом, глядя на свою руку, произнесла мягко:

– Что случилось, Аллан?

– О, ничего, – ответил я. – Я просто вспомнил историю, которую ты рассказала мне о некоем мужчине по имени Калликрат.

Она нахмурилась:

– И что такого, Аллан? Разве не достаточно того, что за свои грехи я должна расплачиваться слезами, пустой постелью и раскаянием? Я должна ждать его много столетий? Могу ли я надеть его цепи, того, кому я столько должна, когда он далеко? Скажи, не видел ли ты его на небесах, Аллан?

Я покачал головой и постарался обдумать то, что все это время ее лучистые глаза, казалось, вытягивали из меня душу. Мне показалось, что она склонилась к моему лицу. Я потерял здравый смысл и тоже наклонился к ней. Она сводила меня с ума, из-за нее я забывал обо всем на свете.

Она нежно положила мне руку на грудь, сказав:

– Останься! Что мешает тебе? Разве ты не любишь меня, Аллан?

– Думаю, да, – ответил я.

Не зная, чем еще успокоить Айшу, я взял ее руку и… поцеловал.

Она откинулась на своем троне и тихо засмеялась.

– Что за слова! – сказала она. – Они слетают с губ так легко и ничего не значат. Может быть, это от долгой жизни? Аллан, я потрясена. Это тот самый мужчина, который несколько дней назад говорил мне, что соблазнить меня – все равно что соблазнить Луну? И это ты, который минуту назад говорил, что нет сердца, а его губы холодны и безучастны? А теперь?

Я покраснел и встал, пробормотав:

– Позволь мне уйти!

– Нет, Аллан, отчего же? Я не вижу в этом ничего плохого. – И она подняла руку, тихо взмахнув ею. – Ты не такой, каким был раньше, хотя, может быть, в твоей душе есть что-то, чего сразу и не видно, – добавила она с долей досады. – Нет, я не злюсь на тебя, в самом деле, за то, что ты не поддался моим чарам, ты просто несчастный человек. Давай оставим все как есть и забудем об этом. А что касается моего ответа на твои слова о Калликрате… как ты думаешь, почему тебя не нашли те, кто когда-то обожал тебя? Потому что они не верили. Ты тоже хочешь быть неверующим? Стыдись, Аллан, своего непостоянства!

Она ждала, что я что-нибудь скажу в ответ.

Конечно, я промолчал. Что я мог сказать той, которая лишила меня милости и была обижена?

– Ты думаешь, Аллан, – продолжала она, – что я свила вокруг тебя свою паутину, и это правда. Подумай об этом и никогда не перечь женщине, потому что она сильней тебя, ведь именно природа сделала ее такой. Что бы я ни сделала слезами, это мое древнее оружие, которое защищает и приносит мне пользу.

Я снова вскочил, выкрикивая английские слова, которых, надеюсь, Айша не понимала, и она снова предложила мне сесть, продолжая:

– Не оставляй меня сейчас. Даже если свет освещает мужчину, который приходит и уходит, как вечерний ветер, и делает тебя дорогим для меня человеком, все равно остается дело, которое мы должны совершить вместе. Хотя, думая только обо мне, ты забыл о Зикали, старом мудреце в далеких землях, который послал тебя в Кор и ко мне, как и оставил меня в течение часа.

Это странное заявление отвлекло меня от моих личных беспокойных мыслей и заставило решительно посмотреть на нее.

– Ты снова не веришь мне! – сказала она, слегка топнув ногой. – Еще раз не поверишь, Аллан, и я клянусь, что ты падешь передо мной ниц и будешь целовать мои ноги и шептать всякие глупости, которые мужчина шепчет женщине, так что потом ты не сможешь без стыда вспомнить этот день.

– О нет, – перебил я торопливо. – Уверяю, что ты ошибаешься, я верю каждому твоему слову, которое ты сказала или скажешь, честное слово.

– Ты лжешь. Это еще одна ложь из множества других? Продолжай.

– Что продолжать? – эхом отозвался я. – А что касается послания Зикали… – Тут я замолчал.

– Мой разум напомнил мне, что знахарь хотел что-то узнать о каком-то великом предприятии – будет ли оно удачным, но его детали он сообщит только тебе. Повтори мне все.

Так, втайне довольный, что удалось уйти от более опасных тем, я вкратце рассказал ей все, что знал об истории старого колдуна и его вражде с королевским домом зулусов. Она слушала, внимая каждому слову, затем сказала:

– Итак, Зикали хочет знать, победит ли он или окажется побежденным, именно поэтому он отправил тебя в это путешествие. Но я не могу сказать этого, потому что не имею ничего общего с предприятием, которое кажется для него таким важным. Но поскольку я обязана ему за то, что он прислал сюда черного человека с топором, чтобы победить моих врагов, и тебя, чтобы осветить ненадолго мое одиночество, я постараюсь. Поставь эту чашу передо мной, Аллан. – Она указала на мраморную треногу, на которой стоял сосуд, наполовину наполненный водой. – И подойди, сядь рядом со мной и посмотри в него. Потом скажи, что ты видишь.

Я последовал ее указаниям и склонил голову над водой, пристально глядя туда в положении человека, которому будут мыть голову.

– Это довольно глупо, – сказал я униженно, потому что в этот момент, как мне показалось, узнал царицу Савскую[109], поскольку никаких других духов во мне не было. – Что я должен увидеть? Я ничего не вижу.

– Посмотри снова, – сказала она, и вода затуманилась.

Затем возникла картинка. Я видел внутренний двор кафрского дворца, слабо освещенный единственной свечой, которая находилась в горлышке бутылки. Слева от двери стоял остов кровати, на нем лежал связанный умирающий мужчина, в котором, к моему ужасу, я узнал Кечвайо, короля зулусов. У кровати стоял другой человек, – (и тут я постарел на несколько лет), – он, склонившись над кроватью, что-то шептал в ухо умирающему. В гротескной фигуре я узнал Зикали, Открывателя дорог, чьи светящиеся злые глаза были направлены на испуганное и измученное лицо короля. Все, что случилось потом, я описал в книге «Все кончено».

Я описал Айше все то, что видел, и, пока я это делал, картинка в сосуде исчезла, ничего не осталось, лишь чистая вода в мраморной чаше. Эта история, казалось, не заинтересовала ее, она отклонилась и зевнула.