– Да.

– Ты его видел?

– Нам сказал Светоразящий.

– Что именно он сказал?

– Что владыка приказал уничтожить пособников Тьмы. Если вы покинули Луциану, мы должны отыскать принца Аддара и...

– И?

– Убить его.

– Как вы его нашли?

– У Светоразящего есть проводник.

Все было ясно. Эльрагилл все же пожертвовал своим сыном. Только отец или мать могут сотворить артефакт, который, будучи врученным чужаку, приведет его к цели.

– Ладно, – махнул рукой Роман, – ступай к своим приятелям.

Мальчишка не рискнул спросить, что с ним будет, хотя этот вопрос читался в его затравленных глазах. Но Роман и сам не знал, куда девать всю эту ораву. Альмик наверняка предложит их перебить, и, возможно, опять окажется прав. Но сначала нужно вытрясти из главного, когда он придет в себя, что именно сказал им Тэноллиан. Впрочем, это терпит. Рамиэрль подошел к Аддари.

– Пошли отсюда.

– Куда? – Можно подумать, ему важно куда...

– Туда, – находчиво объяснил Роман, нагибаясь, чтобы поднять брошенный Солнечным принцем меч.

– Точно, – подоспевший Альмик, как всегда, брякнул то, что говорить не следовало, – пошли отсюда, не хватало, чтобы эти эльфийские прилипалы видели, как тебе паршиво.

Аддари медленно и тяжело, словно был не эльфом, а старым и больным человеком, поднялся. Альмик ругнулся и обнял принца за плечи.

– Давай шевелись, Бездна тебя побери.

Бездна! Эти слова поразили Романа как громом, но он сдержался и заговорил, лишь когда их и пленных разделили кусты:

– Мы были слепы, как хафаши. Если нам и нужно куда-то, так это в Бездну. А мы сделали все, чтобы убраться от нее подальше.

– В Бездну? – В зеленых глаза Аддари мелькнуло непонимание. – В Бездну?! Но это же Тьма.

– Именно. Если Ангес и Адена и вправду во Тьме, мы их найдем, а если нет... Бездна в любом случае выход из луцианской ловушки, и я им воспользуюсь. Но я никого за собой не зову. Каждый решает сам.

– Решать нечего, – как всегда, тихо сказал Норгэрель. – Мы – эльфы Тарры, и мы должны вернуться. Пусть через Бездну, хотя мне это и не по душе.

2892 год от В.И.

21-й день месяца Иноходца.

Арция. Эстре

Перо легко скользило по желтоватому листу, оставляя ровные, четкие строки. Александр Эстре составлял план летней кампании. В этом году они с Ра-Гваром и Лиддой должны раз и навсегда поставить приподнявшего голову Тодора на место. Наметившийся союз Фронтеры и Ифраны должен быть разорван. Александр понимал, что положение Арции на Юге стремительно ухудшается. Ифрана вот-вот проглотит Оргондское герцогство.

Марк, вернее, Марта и Анри Мальвани держатся из последних сил, но, если оставить их без помощи, через несколько лет Оргонда, за исключением Ирми, которая отойдет Святой области, станет провинцией Ифраны, после чего Жермон и Жоселин вряд ли продолжат платить Арции оговоренные при подписании мира суммы. Казна же, и так не слишком полная, без них опустеет быстро, особенно с учетом потрясающего умения родичей королевы растаскивать не принадлежащее им. Нечем будет платить армии и ремесленникам, не на что закупать хлеб для вечно голодающей Ользы, а нелюбовь и нобилей, и народа к клану Вилльо может обернуться очередной смутой.

Александр понимал, что лично ему это мало чем грозит. Разоренная буйным норовом собственных нобилей и набегами соседей, Эстре за четыре года превратилась в островок спокойствия и уверенности в море хаоса. Для герцога и, что греха таить, для всего Севера самым простым и мудрым было, не дожидаясь беспорядков, заявить об отходе от Арции. Лось и Лидда пошли бы за Эстре и по уму, и по дружбе. Александр Тагэре стал бы независимым сюзереном, и никто бы его не осудил. Но это окончательно погубит Арцию и Филиппа, и Сандер, не получая из Мунта ни арга, нашел деньги на войну с Фронтерой, которая не должна повернуться лицом к Авире.

Победы Александра были единственным светлым пятном за последнее время. Младший из Тагэре понял это, когда впервые после смерти Жоффруа выбрался в Мунт. То, что он увидел, напоминало пир во время чумы. Роскошь двора, интриги, предательства, и среди всего этого некогда обожаемый брат-король и его утратившая красоту, но не властные замашки королева. Сандер предполагал, что Филипп мог измениться, но то, что он увидел, поразило.

За время их разлуки брат растолстел в два раза и постарел лет на пятнадцать. Теперь его вряд ли кто-то мог назвать пять ланов мужской красоты. Эжени все еще была при нем и была по-прежнему прелестна, но все, кроме самого Филиппа, знали, что красавица утром пускает к себе сына королевы, днем – брата, а вечером – друга короля. Гастон, к слову сказать, сдавшийся и выдавший свою дочь за Жореса Аганна, не считал зазорным делить любовницу с королем и зятем. Но канцлер хотя бы привязан к Филиппу, чего нельзя сказать про прочих. Радость, с которой король бросился к младшему брату, словно бы принесшему с собой горный ветер и дым осенних костров, ножом полоснула Александра по сердцу. Только тогда он ощутил всю степень одиночества Филиппа. Одиночества, на которое тот сам себя обрек.

Но Александр не ответил на безмолвный призыв о помощи. Наверное, Обен был прав, и он стал жестоким. Кому он что доказал, когда говорил с братом, как с чужим, когда не поехал в Тагэре на похороны матери. Да, он был ранен, а Ра-Гвару была нужна помощь против вознамерившегося вернуть себе Набот Оскара, но мать есть мать, даже если она тебя никогда не любила. На похоронах были лишь Филипп и Лаура, двое из четверых выживших детей Эстелы и Шарля. В иглеции брат потерял сознание. Гастон написал, что король до последнего ждал герцога Эстре, даже задержал службу, а тот в это время гнал коня в противоположную сторону.

Оскар Ра-Набот был разбит и погиб, пытаясь переплыть Гевату, а мать теперь лежит рядом с отцом, и спустя сотню лет никто не скажет, что их примирила только смерть. Если вообще будут об этом говорить. Нужно съездить в Тагэре. Хотя бы на годовщину.

Александр заставил себя вернуться к делам и еще раз перечел написанное. Все правильно, так и будем действовать.

К осени он покончит с амбициями Тодора, сделав невозможным самую мысль о его союзе с Ифраной, и вернется. Потому что и Арцию, и брата нужно спасать. От Вилльо, от Ифраны, от лжи, от тоски, которую топят в пьяном разгуле...

Он вернется и постарается вычистить эти конюшни, хотя сделать это, не замаравшись, видимо, невозможно. Как невозможно спокойно смотреть, что творится с Филиппом, который сделал то, что противно самой его природе, и теперь погибал.

В дверь постучали, и герцог крикнул:

– Войдите!

– Монсигнор, прибыл Артур Бэррот. Он говорит, что у него срочное дело.

– Срочное так срочное. Я рад его видеть.