За первые три месяца резкого роста доходов в 1869 году штат прислуги в Шато Виллар вырос с трех человек до двенадцати, включая двух конюхов. Эштон покупала картины, скульптуры и книги ящиками. Собрание сочинений Диккенса в красных сафьяновых переплетах, которое стоило две тысячи долларов, привело Уилла в неописуемый восторг. Когда книги привезли, он с благоговением трогал их, вдыхал их запах, хотя его собственные читательские вкусы оставались весьма непритязательными. Больше всего он любил книги вроде повестей Элджера о хватких и предприимчивых молодых людях, добившихся успеха, грубоватый юмор Петролеума В. Нэсби[51] или пятицентовые романы вроде «Злючки Сола, короля конокрадов». Хотя Уилл прекрасно знал, что такое настоящий Дикий Запад, он просто обожал выдумки о нем.

Эштон сделала несколько попыток завести знакомства с жителями соседних особняков. К северу от них жил Хайрам Баттуорти, шорник-миллионер, баптист, у которого в каждом углу каждой комнаты стояло по плевательнице, а жена его была так уродлива, что казалось, ее тоже делали в шорной мастерской. Миссис Баттуорти, влиятельная дама из общества, с неодобрением отнеслась к южной красотке, которая вышла за своего мужа явно не из-за его юности, внешней привлекательности или расчетов на долгую жизнь.

Южнее Шато Виллар жила явно незамужняя суфражистка по фамилии Седжвик, чьи откровенные высказывания и острый язычок сразу напомнили Эштон сестру, и одного этого было уже достаточно, чтобы их первая и единственная встреча прошла с взаимной неприязнью. Эштон ничуть не расстроило то, что она не смогла поладить с соседями. Это было их упущение. Сама она для себя уже давно решила, что изоляция от завистливой черни – это одна из наград за ее несравненную красоту.

Уилл купил также и летний дом в Лонг-Бранч, штат Нью-Джерси. Причем купил, даже не посмотрев на него. Если этот приморский курорт хорош для президента и миссис Грант, рассудил он, то сгодится и для него. Еще он купил небольшую, но роскошную шестифутовую парусную яхту, которая была дополнительно оснащена паровым двигателем и красовалась теперь на дорогом причале в устье реки Чикаго. Имя для яхты он попросил придумать Эштон. Она выбрала имя «Эвтерпа», после того как наткнулась на изображение этой музы в одной из книг их огромной библиотеки, в которые она редко заглядывала. Читать она не любила; стоило ей провести за этим занятием хотя бы час, как ее начинали одолевать раздражение и сильная головная боль. Ей было тридцать три года, но ее интересы мало изменились со времен девичества. Всерьез она относилась только к собственной внешности, мужчинам, власти и деньгам, считая все остальное ненужным и ужасно скучным.

Деньги Уилла открыли перед ними какие-то двери, но другие по-прежнему оставались закрытыми. Самый лучший столик в ресторане отеля «Палмер-Хаус» всегда был свободен для них, сколько бы посетителей ни пришло раньше. А вот почтенные дамы благородного происхождения, хотя и охотно принимали от Эштон пожертвования на разные благотворительные цели, например на содержание Чикагского приюта для беспризорных детей, все же вежливо проигнорировали ее желание вступить в комитет распорядителей ежегодного обеда.

Ее заявление о приеме в местное общество женщин-колонисток было отклонено.

Притязания ее мужа оказались скромнее. Он нашел себе отличных друзей среди членов окружной ложи «Независимого ордена Чудаков»[52]. Организации вроде «Ордена рыцарей труда»[53] или «Национальной ложи покровителей сельского хозяйства»[54] Фенуэй терпеть не мог, поскольку они угрожали капиталистам, а значит, и ему лично.

Задуманный Эштон визит в Южную Каролину пришлось отложить из-за инспекционной поездки в уже обставленный летний дом в Джерси. Там она с ужасом обнаружила, что стены гостиной выполнены в аляповатых безвкусных тонах калифорнийского побережья. Уилл, напротив, пришел в полный восторг от такой дешевки и заявил, что это место просто рай.

Однако они приехали слишком рано для летнего сезона, и уже вскоре Эштон стала надувать губки и обхаживать мужа, пока он не согласился отвезти ее в Нью-Йорк, где они посмотрели лучшие постановки, в том числе «Ромео и Джульетту». Билеты на эту пьесу пользовались таким спросом, что Уиллу пришлось заплатить спекулянту по сто двадцать пять долларов за каждый, а потом он заснул во втором акте и даже храпел.

Эштон накупила три сундука новой одежды. Городские улицы находились в столь плачевном состоянии, что за пару недель дамские юбки покрывались пятнами от грязи и воды. Свои испорченные таким образом платья Эштон никогда не отдавала в чистку – она их просто выбрасывала, а потом время от времени видела на своих служанках, которые доставали их из корзины с ненужным тряпьем.

Уилл ничего не имел против. Он восхищался роскошной фигурой жены и ее безупречным вкусом. Сама Эштон была бы только рада, если бы он тоже потратил больше денег на свой собственный гардероб. Но Уиллу вполне хватало нескольких белых крахмальных воротничков, двух пар ярких клетчатых брюк, его любимого жилета в цветочек, толстой золотой цепочки для часов и сделанных из цельного самородка огромных золотых запонок, чтобы чувствовать себя настоящим модником. На то, что о нем думают другие, ему было совершенно наплевать.

– Я буду скучать по тебе, – сказал Виллер, медленно лаская ее между ногами.

– Я ненадолго, милый. Всего на неделю или две…

– Даже сорок восемь часов без этого – уже пытка для меня.

Она засмеялась, взяла его руку и прижала к своей левой груди, застонав от удовольствия.

Легран Виллер был молодым сильным мужчиной с копной курчавых русых волос. Будучи северянином, он когда-то ради заработка играл в карты на миссисипских пароходах и, хотя не блистал особой красотой, в своей неотразимой мужественности всегда был чрезвычайно убедителен. За два года, после того как он в поисках любой временной работы для уплаты карточных долгов набрел на контору Фенуэя, он от обычного складского служащего поднялся до управляющего сбытом, а заодно соблазнил Эштон. Любовником он оказался первоклассным, и в знак признания его заслуг Эштон на этот раз положила в заветную шкатулку целых две пуговицы.

Свет, льющийся через иллюминатор над койкой, заливал бедра и живот Эштон. «Эвтерпа» мягко покачивалась на речных волнах у причала. В это июньское утро в каюте было тепло и уютно. Капитан с помощником после обильных возлияний накануне всегда приходили далеко за полдень, а до этого яхта была идеальным место для свиданий.

– Что ж, должна признать, что ты тоже сводишь меня с ума, Легран. – Пауэлл был красивее, но в постели уступал Виллеру.