– Я хотела бы навести справки о здешних имениях, – внутренне напрягаясь, но сохраняя внешнее спокойствие, сказала она. – У меня старые семейные связи с Южной Каролиной. Мне очень нравятся окрестности Чарльстона, и я бы хотела приобрести здесь дом.

– Понимаю. Продолжайте, пожалуйста.

– Когда два дня назад я ехала по речной дороге вдоль Эшли, я увидела очаровательную плантацию, она буквально пленила меня. После этого я еще дважды возвращалась туда, но мои впечатления не изменились. Я надеялась, что вы расскажете мне что-нибудь об этом имении.

– О какой плантации вы говорите, сударыня?

– Мне сказали, что она называется Монт-Роял.

– А, плантация Мэйнов. – Банкир откинулся на спинку кресла. – Ее владелец – мистер Купер Мэйн, он живет в Чарльстоне.

Услышав имя брата, она смутилась, но густая вуаль скрыла ее мимолетную растерянность. Впрочем, она тут же взяла себя в руки и как ни в чем не бывало сказала:

– Я думала, ею управляет какая-то женщина…

– Вы имеете в виду невестку владельца, миссис Орри Мэйн. – Эштон заметила, что банкир произнес это имя с некоторой неприязнью. – Да. Она живет там по договоренности с мистером Мэйном. Ведет все дела, что-то вроде управляющего. Но владелец – мистер Мэйн.

– А нельзя ли купить эту плантацию? – осторожно спросила Эштон.

Докинз подумал. Взвесил все, что он знал об отношении Купера к негритянской школе и его ненависти к Мадлен Мэйн, после того как она помогла его дочери выйти замуж за янки против воли отца. Предложение сидящей перед ним дамы открывало для него новую интересную возможность, в которой Докинз увидел двойную выгоду. Прибыль и избавление банка от отношений, которые становились все более утомительными.

– Монт-Роял заложен под солидный заем, – сказал он.

Эштон уже знала это, но никак не выдала себя.

– О, какая удача! Как вы думаете, владелец, этот мистер… э-э…

– Мэйн, – подсказал банкир.

– Он согласится на продажу, если долг пойдет в счет сделки?

– Естественно, я не могу говорить за него, но такая возможность всегда есть. Если вы будете заинтересованы в такой покупке, наш банк с удовольствием выступит в роли посредника. Разумеется, за небольшой гонорар.

– Разумеется. Я даже настаиваю на этом. А также на некоторых других условиях. Мой муж, мистер Фенуэй, состоятельный человек. Собственно, он даже богаче царя Мидаса. Вы знаете компанию «Пианино Фенуэя»?

– Кто же ее не знает? Так это ваш супруг? Ну надо же!

– Если мистер Мэйн узнает, кто пытается купить его плантацию, он может без достаточных на то оснований поднять цену.

– Мы сделаем так, что этого не случится. Если мы будем действовать от вашего имени, вы можете сохранить полную анонимность до завершения сделки. – Банкир видел, что клиентке это понравилось. – Но вы сказали о каких-то других условиях…

Сердце Эштон бешено колотилось, она едва сдерживала дрожь. Вот он – шанс идеальной расплаты, о котором она мечтала долгие годы.

– Мне бы хотелось, – стараясь казаться беспечной, сказала она, – чтобы сделка была проведена как можно быстрее. За несколько дней. Мне хочется получить все документы на собственность до того, как я вернусь в Чикаго.

Банкир нахмурился в первый раз за время разговора:

– То, о чем вы просите, миссис Фенуэй, незаконно. И трудно для выполнения.

Она откинулась на спинку стула, сразу утратив все свое дружелюбие:

– Что ж, очень жаль…

– Трудно, – повторил Докинз, быстро вскидывая руку. – Но не невозможно. Мы приложим все усилия.

– Прекрасно, – кивнула Эштон, расслабляясь. – Просто замечательно. Может быть, перейдем к деталям? Например, к предлагаемой для владельца цене. Пожалуйста, назовите цифру. Но имейте в виду, она должна быть разумной и при этом достаточно высокой, чтобы соблазнить этого мистера Купера Мэйна. Это главное слово, мистер Докинз.

Она медленно приподняла черную вуаль, чтобы банкир увидел ее сладкую ядовитую улыбку. Докинз зачарованно смотрел на ее влажные губы и даже на ее ослепительно-белые зубы, когда она прошептала:

– Соблазнить…

– От Сэма. Он в Нью-Йорке. Мое письмо переслали туда из Сент-Луиса.

– И что он пишет?

Она пробежала глазами страницу:

– Удивлен, что я в Южной Каролине. Желает тебе скорее поправиться. Был бы рад стать посаженым отцом невесты, если это не нарушит расписания спектаклей. Что за спектакли? – Она перевернула листок. – О Боже! Поверить не могу!

– Что такое?

– Клавдию Вуду понравился «Отелло» Сэма! Он пригласил Сэма заполнить брешь в репертуаре, и постановка имела большой успех! Пишет, что пока не знает, когда вернется в «Новый Никербокер». Эдди Бут видел спектакль дважды. Надо же, какая ирония судьбы! Сэм работает на человека, который едва не убил меня.

Она отбросила в сторону письмо Трампа, которое ей тоже переслали из Сент-Луиса.

– Ты как будто сердишься, – сказал Чарльз.

– Ну да, сержусь. Надо быть более терпимой. Сэм ведь актер, а актеры, они же как дети. Детские желания часто сильнее, чем их преданность. Сэм всегда хотел именно такого успеха, а в театре это дурная примета, вот удача от него и ускользала. А когда он перестал ее так страстно искать, она пришла сама. Глупо было бы ожидать, что Сэм повернется к ней спиной. Он актер!

– Ты это уже говорила.

– Говорила, но это все объясняет! В общем, мы можем пожениться в любой день, ведь «Никербокер» все равно закрыт. Если, конечно, ты еще не…

– Иди ко мне.

Желтый летний свет выкрасил потолок и побеленную стену за изголовьем его кровати. Дневная работа в новом доме заканчивалась. Кто-то вколачивал последний гвоздь в балку перекрытия, и шляпка гвоздя при каждом ударе позвякивала, как колокольчик.

Вдали слышалось завывание пилы на лесопильне, щелканье хлыстов и крики погонщиков мулов, вывозивших глину с фосфатных полей. Из главной комнаты деревянного беленого домика, где он лежал, доносились голоса Мадлен и Уиллы, обсуждавших ужин. Они прекрасно поладили с первой минуты, после того как Чарльз и Уилла приехали сюда и привезли в багаже портрет матери Мадлен. Увидев картину, Мадлен разрыдалась.

Он лежал, глядя в потолок, чувствуя приятное тепло от новой ночной рубахи из голубой фланели, которую Уилла сама скроила и сшила для него. Сквозь щели в ставнях сочился свет, ложась на стену ровными красивыми узорами. Вся левая половина его спины еще болела, но уже не так сильно. Понемногу он шел на поправку.