внешний энтузиазм и стремление воплотить в жизнь идеи, которые дороги и близки. Сергей Борисович – человек не только мысли, но и дела. И, что особенно важно, – без всякого прагматизма. Полное бескорыстие и доброта, которую, можно сказать, излучал весь его облик. А сердце и красочный талант – дарили многим радость. Он имел обыкновение (для него это так просто) щедро ею делиться. В июне 1998 г., в канун дня рождения моей сестры М. А. Тахо-Годи[36], получаем с оказией первые экземпляры этой новой книги: А. Ф. Лосев, М. А. Тахо-Годи «Эстетика природы. Природа и её стилевые функции у Р. Роллана» (Киев: Collegium, 1998). Рукопись этой незаурядной книги двух авторов пролежала без движения в нашем архиве более двадцати лет. Она ждала своего часа, ждала человека, понимающего тонкости эстетических концепций А. Ф. Лосева, а, проще говоря, ждала Сергея Борисовича, который открыл этой изящно оформленной книгой серию под эпиграфом: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Сергей Борисович прислал мне вместе с книгой письмо, которое и поныне лежит в ней, каждый раз напоминая об ушедшем друге. Привожу здесь текст этого письма:

Дорогая Аза Алибековна!

Наконец-то могу написать Вам, вздохнув облегченно. Вышла всё-таки многострадальная книга, и я с радостью передаю Вам её первые экземпляры.

Это первая книга из серии, которую мы никак специально не назвали, но в которую войдут книги, соответствующие вынесенному на обложку и на титул стиху из Евангелия от Иоанна.

Надеюсь на Вашу снисходительность; это первое издание, выпущенное на нашей собственной полиграфической базе. У нас сейчас проходит VII Международная конференция «Язык и культура». Передаю её программу.

Низкий поклон от меня Мине Алибековне и Лене[37].

При первой возможности передам Вам оставшиеся экземпляры книги.

25.06.98. Ваш С. Бураго.

Книгу доставили (опять-таки с оказией) в Москву, и она попала в руки благодарных читателей.

И, наконец, наше свидание с Сергеем Борисовичем зимой 1999 г., всё в том же доме на Арбате, но всё ещё во временном помещении (из-за многолетнего капитального ремонта «Дома Лосева» мы перебрались в свою квартиру только к лету 1999 г.).

Сергей Борисович был весел, оживлен, полон новых планов, говорил о своей книге. Именно здесь он и предлагал разные проекты сотрудничества. Кончился этот вечер достаточно неожиданно и тоже весело. Оказалось, что Сергей Борисович не может вернуться в квартиру, где он остановился в Москве: ключи куда-то исчезли. Недолго думая, мы совместными усилиями устроили ночевать гостя на третьем этаже нашего отремонтированного, но совершенно пустого дома. Сергей Борисович, можно сказать, обновил комнату, которая имела официальное название «номер для приезжающих ученых». На следующее утро налегке, без вещей (их прислали позже), наш гость покинул Москву. Это была наша последняя встреча.

Мы расстались с человеком, которого судьба наградила красивой и благородной душой, пытливым умом, твердостью духа, добротой и бескорыстным служением истине. Будем же помнить нашего друга.

Он принимал близко к сердцу дела «Дома Лосева», нашего общества «Лосевские беседы», предлагал свою помощь, хотел заключить договор о совместной работе с «Collegium»’ом и даже составил такой проект.

А какое неоценимое благо принес науке Сергей Борисович своей издательской деятельностью! Вспоминаю, как он загорелся, узнав, что еще в полном и целостном виде не появился труд А. Ф. Лосева «Проблемы художественного стиля». Не так-то просто было общаться в 90-е годы Москве и Киеву, а ведь необходимо было не только передать рукописи, но еще и пересылать корректуры, править их и снова отсылать с кем-то из надежных людей, искать оказии. Представьте мое удивление, когда в один из снежных морозных дней 1994 г. Сергей Борисович привез из Киева не поездом, а машиной (не избежав многих затруднений) несколько сот экземпляров книги «Проблемы художественного стиля» для распространения в Москве. Книгу расхватали в первую очередь теоретики литературы. Читатели удивились: книга издана в Киеве, да так хорошо, что с Москвой может поспорить.

В нашем доме, где А. Ф. Лосев прожил последние 50 лет своей жизни, уже ощущалась тяжесть капитального ремонта, реконструкции, а по-настоящему – полного разорения. И снова праздник, новая книга, и опять издана в Киеве, который мы так любили, где бывали с Алексеем Федоровичем, и где я в молодости работала в Киевском университете весь учебный 1948–1949 год. Главное же – издана книга с любовью, человеком духовно и душевно близким, издана другом – Сергеем Борисовичем Бураго.

В поисках истины

(Идейно-ценностные основания творчества С. Б. Бураго в контексте социокультурных коллизий XX века)[38]

Ю. В. Павленко

1

Более чем полвека назад Н. А. Бердяев констатировал: «Мы живем в эпоху, когда истину не любят и не ищут. Истина все более заменяется пользой и интересом, волей к могуществу. Нелюбовь к истине определяется не только нигилистическим или скептическим к ней отношением, но и подменой ее какой-либо верой и догматическим учением, во имя которого допускается ложь»1.

«Потрясение истины» было произведено прагматической философией, а также, куда более радикально, К. Марксом и Ф. Ницше. Если прагматизм, начиная с ее основоположников, Ч. С. Пирса и У. Джемса, наиболее адекватно выразивших квинтэссенцию североамериканского меркантильно-делового сознания, поставил понятие истины в зависимость от практической пользы, то марксизм исторически релятивизировал истину, низведя ее до вспомогательной роли орудия классовой борьбы, а Ф. Ницше осознал истину как выражение волевой борьбы за могущество и власть, как относительную ценность, подчиненную цели создания расы сверхлюдей.

При всех различиях между взглядами У. Джемса, К. Маркса и Ф. Ницше, в этих идейных направлениях видим отказ от традиционной для предшествующих эпох интуиции органического единства Истины, Добра (Блага) и Красоты, венчавшихся, по справедливому суждению В. Виндельбанда2, понятием праведности или святости, которое синтезировало и, выражаясь гегелевским языком, снимало их в себе.

Идея истины в прагматизме, марксизме и ницшеанстве была подчинена понятию пользы, которое, вместе с тем, по-разному истолковывалось ими. Для первого – это практическая, денежная, корыстная полезность, для второго – в теории польза для «прогрессивного класса», а на практике – интересы партийной номенклатуры, для третьего – польза для «расы господ», а в сущности – такой же, только не «красной», а «красно-коричневой», номенклатуры. В конечном счете, Истина, через утилитарное ее понимание, заквашенное на изрядной дозе лицемерия, оборачивается ложью, и не только в логическом понимании последней, а в самом заурядном вульгарном идеологическом выражении.

Заданный не без иронии Понтием Пилатом вопрос «Что есть истина?» (Ин.: 18, 39) имеет далеко не только умозрительное значение. Вплоть до начавшейся