лет есть некоторая восприимчивость и внимание к тому, как человек выражается в его манере писать. Чтобы прояснить корни этой восприимчивости и природу явления вообще, я истратила семь с лишним лет жизни на работу в качестве эксперта-почерковеда. По сей день считаю это родом аскезы.) Таких книг – которые охватывали бы именно все аспекты исторического существования рукописной графики, в комплексе, включая и такие формы культурного сознания-воображения, как графология, – я на русском языке не встречала (возможно, потому, что плохо искала, и вообще искала давно, может быть, уже и появились), а на других не разыскивала. Это было бы очень интересно.

В начале жизни мне очень хотелось написать Фундаментальный Труд «Антропология вещи»: о том, как человек наделяет вещи смыслами и как строит свои взаимоотношения с ними. Корни тут – в том, что чувственные отношения с миром я с самого начала сколько-нибудь внятной рефлексии переживаю как очень важные и сильно воздействующие, в частности, на мышление (вот название и ещё одного моего несостоявшегося Опуса Магнума: «Соматика смысла»), а взаимодействие с вещами – как этически значимое. Некоторую инореализацию эти проекты тоже всё-таки получили и получают по сей день. И «соматика смысла», и «антропология вещи» сейчас существуют у меня как тэги в ЖЖ, а кроме того, в «Знание-Силе» я завела и рубрику «Антропология вещи», чтобы публиковать там тексты, свои и чужие, о смыслах вещей. Небольшой текст о взаимоотношениях человека и вещи опубликовала я три года назад в сборнике статей петербургских и самарских философов «Сила простых вещей» (СПб.: Алетейя, 2013), но скорее лирического толка, – так сказать, интеллектуальная лирика.

Много лет собирала и собираю небольшие заметки к Опусу же Магнуму «Этика существования»; конечно, ничем систематическим он никогда не станет, но мне довольно и процесса собирания.

Много-много лет собиралась написать хоть что-нибудь о характере восприятия мира в дошкольном детстве. Этот текст, задуманный ещё на двадцать четвёртом году, я несколько лет назад отчасти всё-таки написала, и даже под исходно задуманным названием – «Время сновидений». Он тоже небольшой и совершенная интеллектуальная лирика, с основным акцентом на слове «лирика», но я очень рада тому, что он существует и даже опубликован, хотя и в мало кому известной и ныне, увы, исчезнувшей газете «Первое Сентября». Этот текст для меня очень важен.

Вот ещё что точно стоило бы написать, если бы у меня был достаточный талант для этого – это целиком (или по преимуществу) «внутренний» – о внутренних событиях – роман о том, как человек уходит из жизни: не в смысле умирает, а – задолго до этого, где-нибудь с пятого десятка жизни – отступает в старость, сворачивается, дистанцируется от мира. О неразделимости, даже взаимообусловленности, смыслоносного и смыслоубивающего аспектов в этом процессе; о диалогах с собственным угасающим телом. Это тоже потихоньку собирается под названием «Работа убывания», но романом, конечно, никогда не станет: мышление у меня категорически не романное, я не умею выдумывать ни сюжета, ни характеров, ни отношений между их носителями, ни драмы и интриги, и (что, наверное, даже важнее) не имею вкуса к ни к чему подобному; а как выстроить / вырастить роман помимо этого, не знаю. Совсем строго говоря, форма отрывочных высказываний, «опавших листьев» или листков из хлебниковой наволочки, чувствуется мне оптимальным (для меня) способом высказывания – и об этом предмете, и о многих других.

(Кстати, «Работа убывания» тоже отчасти состоялась в виде текста в апрельском номере «Знание-Силы» за 2013 год, главная тема которого была посвящена старости.)

К идеальным книгам всего этого, несостоявшегося и отчасти состоявшегося, никак, конечно, не причислишь, – но в этих категориях мне о своих писаниях никогда и не думалось. Или можно сказать так: самое лучшее – то, что пишется с внутренним огнём. При этом ему совсем не обязательно быть книгой, а вполне достаточно быть и, например, маленьким фрагментом неизвестно чего.

И все эти темы вы так или иначе уже затрагивали в вышедших книгах… «Упражнения» собрали в себя записи всего за несколько лет середины двухтысячных – будет ли когда-нибудь продолжение?

Ну понятно, что они затрагивались, – вообще, насколько я себе представляю, внутренняя – значит, и мыслительная – жизнь человека строится как совокупность нескольких главных тем (и многих меняющихся неглавных), – которые, конечно, между собой взаимодействуют, – и человек эти темы на разных материалах проживает, осмысливает и проговаривает. Поэтому куда же было деться, хочется же всё это как-то продумать не только внутри себя, – выговоренное слово всегда несколько дисциплинированнее.

В принципе, конечно, можно, – я даже название на всякий случай придумала. Правда, не уверена, есть ли смысл, – оно ведь всё довольно однородное, – достаточно взять кусочек из любого места этой ткани, чтобы составить представление о её структуре и фактуре. (А так оно вообще-то всё время пишется.) Если вдруг подвернётся случай – исключать продолжение было бы опрометчиво, но вообще было бы интересно издать что-нибудь ещё – скажем, собрать некоторые особенно милые сердцу моему статьи про книжки.

Какие тенденции современной – или не очень – изящной словесности вам интересны? Например, мне увлекательно следить за эссеистикой, травелогами, фрагментарной прозой и стихопрозой. Все эти жанры, кроме, кажется, последнего, представлены, к слову, в ваших собственных книгах…

Саша, наши с вами области интересов пугающе совпадают (смайл). Именно, именно это: всякого рода промежуточные и фрагментарные тексты – эссеистика, дневники и записные книжки, фрагментарная проза, пометки на полях чего бы то ни было, комментирующее бормотание, тексты, не признающие границ, сопротивляющиеся жанровой классификации и дикорастущие по краям столбовых дорог. (Мне кажется, помимо всего прочего, что словесность такого рода особенно плодотворна – в ней бродит и вызревает то, что потом будет освоено и укреплено в более канонических литературных формах, – это такой плавильный котёл.) У истоков моей любви к такой словесности стояли в своё время – максимально, казалось бы, разные – Лидия Яковлевна Гинзбург и Василий Васильевич Розанов (и русский перевод Сэй Сёнагон). Отдельным пунктом – всё, что относится к смысловому и словесному освоению человеком пространства вообще и городов в особенности. Моё внимание притягивает выщупывание смыслов и смысловых ростков в повседневности (в которой, по моему разумению, вообще происходит всё самое важное); заставание смыслов и предсмысловых движений в момент возникновения, врасплох, на лету, ещё до того, как они подберут себе готовое и претендующее на окончательность слово (за такую смыслоуловительную практику очень ценю Андрея Левкина). Очень интересно мне то, что делает Дмитрий Бавильский в своей блогописи едва ли не каждый божий день, что он делал, в частности, в своей, вышедшей в прошлом году, «венецианской» книге «Музей воды». Очень мне была мила