Иногда с нами бегали и наши навуходоносоры и Эйнштейны…

Я искал глазами того, кто махал мне, казалось, руками, это был какой-то мужчина, он был в шортах с кривыми черными тонкими ногами, и смешно было смотреть, как он махал длинными черными руками, как крыльями маленькой ветряной мельницы. Его нигде не было. Вообще берег был непривычно пуст… Только Аня меня дожидалась. И махала, призывно махала руками, и прыгала, прыгала…

Когда потом я смотрел любительские кинокадры, я видел себя, устало бредущего по мелкой воде и не подозревающего, что сзади в сотне метров от меня… Кто-то снимал меня кинокамерой с неблизкого расстояния, я казался небольшим черным пятнышком с малюсенькой головой и спичечными ручонками, едва движущимся на фоне серого песка. Это был я, я и Аня. Как потом оказалось, снимали не нас, а то, что было за моей спиной. Я оказался случайно в кадре. Но это был я, а за мной… Оторопь берет! Я уже видел искаженное ужасом лицо Ани, но недоумевал: что случилось?! Когда я оглянулся на нарастающий шум, вода уже грозно нависла над нами мутно-зеленой накатной стеной.

Аня бросилась ко мне, обвив шею руками:

– Voila tout…[73]– вот и все, что мне удалось расслышать в этом беспощадно жутком навале стихии.

В тот же вечер эти кадры облетели все страны мира. Все люди мира видели, что я в шаге… что у меня нет… что мне не устоять… Это был всевселенский вздох сожаления и бессилия: никто ничем мне не мог помочь.

Я видел перед собой залитый солнцем белый берег, стену изумрудной растительности, бездвижные опахала пальм, их частые темно-коричневые кривые стволы, словно ножны сказочных сабель. Ни Стаса, ни Инны нигде не было, не было никого, кто мог бы привлечь мое внимание. Вскоре я восстановил дыхание и теперь брел уже по подсохшему песку, обходя розовые рифы, удивляясь лишь тому, почему до сих пор на пляже никого нет. Был, как сказано, выходной день, и обычно к нам на остров приезжало множество разных гостей. С утра все они спешили на пляж. Среди зарослей и пальм то тут, то там виднелись, высвеченные ярким солнцем, синие крыши отдельных строений. Ни страха, ни каких-либо тревожных ощущений я не испытывал. С чего бы?!. Только любопытство: где же все? Я ни разу не оглянулся. Что я мог там, сзади, увидеть? В моих ближайших планах был завтрак, затем мне хотелось обсудить с Жорой и Юрой завтрашний день, затем – Аня, может быть, Слава Ушков, который так и не поверил в завершение строительства Пирамиды («Пирамиды не будет и быть не может!»), но на звонок отозвался и прилетел. Чтобы воочию убедиться: Пирамиды не будет! Он придавал мало значения духометрии и не верил в нее. Как, ну как можно измерить дух?! Дребедень какая-то! А уж жить без денег!!! Об этом и речи быть не могло. В этом они с Витом держались друг друга.

Итак, я брел себе, размышляя…

Волна была такой силы… Бедный Йорик!..

Я не успел испугаться, только обернулся на нарастающий шум. Испуг был погребен этим серым вероломным валом, я просто задохнулся от страха, видимо, инстинкт заставил меня вдохнуть и тотчас меня пронзило ощущение абсолютной беспомощности, словами этого не передать, я завис, но сознания не терял, бывали мгновения, когда я падал, как в яму, летел, словно это были качели, мчался вниз в ожидании удара о дно, но удара не было, меня вертело в этом вихре воды, как Богу было угодно и, когда вдруг кожей я почувствовал воздух, я открыл глаза и мне снова удалось глубоко вдохнуть, я успел совсем рядом заметить верхушки пальм, но и только, и опять провалился, меня снова накрыло водой, а я, будь что будет, открыл под водой глаза…

Я не успел даже удивиться, мол, а ты кто такой?!. Кто такая?!! Жалкое, жадное тупое серое, не знающее ни слова ни по-русски, ни по-английски, ведущее себя просто по хамски, мокрое, как мокрица, как какой-то слизняк, мутное, слепое чудовище! Да ты… Да я… Да ты знаешь, кто я такой?! Я был бесконечно возмущен: как ты смеешь?!. Эта мысль мелькнула в моем мозгу лишь на мгновение. В самом деле: какая-то там вода, обычное Н2O, сочившееся всегда, как вода сквозь пальцы или уходящее просто в песок… Я никогда не знал силы воды, никогда не испытывал на себе ее мощи. Иногда меня настигал ливень, я как-то было даже тонул… Я, конечно, видел всякие там репортажи о ее вероломстве – сносило дома, мосты, слышал о жертвах… Но никогда не был в ее власти… А ты кто такая?!. Она меня не то что не заметила, она обратила на меня внимания не более, чем на собачью кучку, просто плюнула на меня. Все эти рваные мысли молнией сверкнули в мозгу, и тут же их сменили мысли о прошлом, о том, что было в моей жизни значительного и никчемного. Точно так, как это описывается в книжках: мальчик на велосипеде, живые родители, моя несравненная бабушка Саня, что-то из школы – лампочка, как я однажды разбил лампочку, и в классе стало темно, что-то еще, молнией, вспышка воспоминаний, Оля, затем Таня, кажется, Рия и целая вереница лиц, а затем наши клоны, клоны, колонии клонов… Все в цвете (мне всегда снятся лишь цветные сны). А потом – свет, безжалостный слепящий белый свет во все глаза, море света, и я снова вдохнул.

Я был в шаге от Бога!.. И Аня тоже…

– Ты видел Аню?

– А потом был ад… Ададад… да-ад… Неожиданно, высверком молнии воскресивший мечту снова жить среди книг и цветов… В ту минуту самым страшным же было – не знать под ногами земли. Я же…

– Ты плачешь?

– То, что Богом дано – не отвертишься… Назови мне того, кто ушел от судьбы! Да никто! Неизбежность судьбы – вот промысел Бога. Для кого-то это и предназначение…

Смешно было даже думать о каких-то там телодвижениях, о каких-то усилиях по спасению с моей стороны, о какой-то помощи со стороны… Нигде не было никаких сторон. Мрак, гул, ад и страх, жуткий страх… Страх сковал мое тело…

Ничего другого не оставалось, как только молиться и отдать себя в руки Бога. Ведь и эта волна, и я в ней – Его воля, Его промысел. Она – проявление нашего с ней Бога, живое Его воплощение.

Мы остались наедине. Чушь, конечно, собачья, несусветная чушь. Это я сейчас все придумал и всем так рассказываю, что мне доставляло немалое удовольствие чувствовать себя в ее сумасшедшей власти, представления не имея, где верх, а где низ, где восток, а где запад, где дно, а где небо, где рай, а где ад, ад везде, всюду ад, только ад… Но еще большее удовольствие, рассказываю теперь я, мне доставляли те считанные мгновения, когда вдруг голова, да глаза и нос, и, конечно же рот, рот, да рот, только губы, две рыбьи губы оказываются вдруг, о, какое это счастье! Вырываются на единственный миг из воды, на одно лишь мгновение, на один только блеск молнии, на такую лишь долю времени, когда ничего невозможно успеть, ничего в этой жизни, а лишь только схватить, уцепиться зубами, всей своей жизнью, ее еще жарким остатком, ухватиться за воздух, откусить от его бесконечного неба, отгрызть, да отгрызть его малую толику, кубик, гран, жаркий жадный свистящий глоток… О, какая это несказанная Божья милость, Его милая щедрость!.. Потом – снова пучина волны… Где верх, где низ?.. Абсолютная тьма, ад. Хоть бы лучик света…