Мелани Челленджер

Мы – животные. Новая история человечества

How to Be Animal

A New History of What It Means to Be Human by Melanie Challenger

Опубликовано на русском языке по договоренности с Canongate Books Ltd, 14 High Street, Edinburgh EH1 1TE и агентством «Ван Лир».

How to Be Animal

A New History of What It Means to Be Human

Text copyright © Melanie Challenger, 2021

© Юлия Медная, перевод, 2021

© ООО «Феникс», 2022

© В оформлении обложки использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

Глава 1

Неизгладимая печать

…Человек со всеми его благородными качествами, сочувствием, которое он распространяет и на самых отверженных, доброжелательством, которое простирает не только на других людей, но и на последних из живущих существ, с его божественным умом, который постиг движение и устройство Солнечной системы, словом, со всеми его высокими способностями, все-таки носит в своем физическом строении неизгладимую печать низкого происхождения.

Чарльз Дарвин

Сегодня в мире доминирует животное, которое таковым себя не считает. И будущее представляет себе животное, которое не хочет быть животным. Это важно. С тех пор как несколько миллионов лет назад прямоходящая обезьяна высекла искры из камня, эволюция пришла к лишенному волос примату с технологиями, которые могут изменять срок жизни молекул.

В настоящее время люди являются более мощной движущей силой эволюции, чем половой отбор или селекция. Благодаря достижениям в области геномики[1] и технологиям модификации генов биологию животных – и людей – можно во многом изменить. Мы создали грызунов с гуманизированной печенью или мозгом, частично состоящим из человеческих клеток. Мы создали лосося, который растет по заданным нами показателям. Ученые могут создать ДНК, которая уберет смертельные мутации у целой популяции диких животных. Тем временем во всем остальном живом мире царит кризис. В наших океанах, лесах, пустынях и степях многие другие виды сокращаются с беспрецедентной скоростью. Говоря языком геологии, мы – ледниковый период, огромная метаморфическая сила. Наши города и индустрия оставили свой отпечаток в почве, в клетках глубоководных существ, в далеких частицах атмосферы. Проблема в том, что мы не знаем, как правильно вести себя в жизни. И эта неопределенность существует отчасти потому, что мы не можем понять, какое значение имеют другие формы жизни – и имеют ли они значение вообще.

Люди склонны согласиться с тем, что мы в некотором роде исключительны. Веками люди жили так, как будто на самом деле имеют неживотное происхождение. В человеке есть нечто особенное, уникальное, будь то рациональность или сознание. Религиозные сообщества рассматривают человека не как животное, а как существо, наделенное душой. Сторонники светского подхода, например гуманизма, предполагают свободу человека от предрассудков. И все же большинство опирается на свою видовую принадлежность как на некую магическую грань.

Такой подход всегда сопровождался проблемами. Но с течением веков оправдывать его становилось все сложнее. Большинство из нас поступают, руководствуясь интуицией или принципами, согласно которым потребности человека должны превосходить потребности любого другого живого существа. Но когда мы пытаемся изолировать что-то в человеке как в животном и превратить его в личность, имеющую мораль и душу, мы создаем себе трудности. Мы можем прийти к ошибочному убеждению, что в нас есть нечто небиологическое, неизбежно хорошее или важное. И это приводит нас к тому моменту, когда кто-то стремится найти способ жить вечно, расширить возможности ума или стать роботом.

Ничто из вышесказанного не означает, что между нами и всеми остальными нет заметных различий. Наше осознанное взаимодействие с миром – восхитительный пример того, насколько может эволюционировать жизнь. Мы болтаем друг с другом об абстрактных идеях и высекаем свои образы из камня. Подобно той красоте, что несет в себе мурмурация[2] скворцов, наш опыт кажется чем-то большим, чем сумма наших отдельных сторон.

С самого детства у нас есть ощущение самобытности, калейдоскоп воспоминаний. Эти навыки и знания, которые мы используем в жизни и воспроизведении себе подобных, включают в себя способность фантазировать и обманывать, контролировать определенные желания и воображать будущее. В вихре чувств, эмоций, внезапных порывов и личных историй мы мечтаем и предвкушаем. Человеческий ум – это удивительное природное явление. Но в то же время наш тип интеллекта – в том числе обладание субъективным самосознанием – дает нам намного больше, чем насыщенная переживаниями жизнь. Он дает нам ту гибкость поведения, которой не было бы без него, особенно по отношению друг к другу.

Неудивительно, что большую часть истории мы провели, утверждая, что человеческий опыт обладает значимостью и ценностью, которая отсутствует в суровой жизни других животных. Конечно же, в нас есть нечто такое, что невозможно свести к обычному животному поведению. Кое-кто может сказать, что если нас лишить культуры, то мы станем больше похожи на других живых существ, населяющих Землю, полагаясь на ум и тело, чтобы добыть необходимую для выживания энергию. Многие произведения искусства намеревались преподать этот урок, заигрывая с воображением и показывая человека, отданного на милость сил природы. Но даже учитывая все это, мы понимаем: у личности есть возможность к осознанию, что для жизни в нашей Солнечной системе, насколько мы знаем, является уникальным. И вот что мы имеем. Восхитительную странность: мы так явно похожи на все, что нас окружает, и при этом заметно отличаемся.

Мы – мифическое создание, которое наши предки когда-то рисовали на скалах – териантроп[3]: наполовину животное, наполовину бог.

У нас есть тело животного – та часть, что стареет и истекает кровью, и есть исключительная часть, которая, похоже, берет начало в нашем интеллекте и самосознании – наш дух. Как писал Джордж Катеб, мы «единственное животное, которое больше, чем животное, единственный вид, который частично неестественен». Эта идея находит подтверждение всюду. Мы – животные, когда мы прижимаемся друг к другу и когда наши окровавленные младенцы выходят из женского нутра, но не когда мы приносим клятвы. Мы – животные, когда вгрызаемся в плоть нашей пищи, но не на рабочем месте. Мы – животные, когда лежим на операционном столе, но не когда говорим о правосудии. Нам говорят, что этот раскол в человеческом состоянии не только спас нас от бессмысленной жизни, свойственной другим существам, но и сформировал основу мира, в котором мы живем. Он вознес нас на самую высокую позицию в иерархии жизни. Из-за него у