в университет, занялся философией, пришел в ужас от конечного результата философии Канта о непознаваемости вещи в себе, скитался, охваченный беспокойством, из страны в страну, задумал трагедию (“Роберт Гискард”), которая должна была превзойти все созданное раньше в области драмы, разочаровался в своих силах и уничтожил свое произведение <…> мечтал стать крестьянином-хлепопаш-цем, бродил по Франции, носясь с мыслью об убийстве Наполеона…» (Фриче В.М., ЭСГранат, т. 24, с. 301.)

«В Швейцарии Клейст работает и над трагедией “Роберт Гвпскар”, посвященной легендарному полководцу. Виланд, прочитавший пьесу, отзывается о ней как об одном из самых выдающихся произведений немецкой литературы. Однако по приезде в Париж в 1803 писатель сжигает большую часть рукописи в припадке необъяснимой ярости». (Маркин А.В., CD Кирилл и Мефодий 2000.)

«“Приземистый, тридцатидвухлетний человек, круглоголовый, с быстро-меняющимися настроениями, детски добрый, бедный и замкнутый”, — так в 1809 г. Клеменс Брентано1'18 в немногих словах описал своего современника <.'..> Странный, исполненный чудовищных противоречий характер… Уже в ту пору (1799 г.) стала проявляться та психическая неуравновешенность, та резкая и необъяснимая смена настроения, которая бросала его от крайности к крайно-сти'и нередко заставляла принимать необдуманные и несвойственные его характеру решения… Через Адама Мюллера1,1,1 он познакомился с немолодой замужней женщиной Генриеттой Фогель, страдавшей неизлечимой болезнью. Мысль о самоубийстве, не покидавшая Клейста, была поддержана Генриеттой». (Дейч, 1968, с. 81, 83–84, 108.)

«Хронический меланхолик; страстное влечение к смерти; во всем чудовищная безмерность; антипатия к браку; патологическое честолюбие. Гомосексуальный, но только чисто психически и бессознательно… Раннее сексуальное развитие, бисексуальный, повышенно эротичен. Внешне инфантильный. Онанизм с самоупреками. Гиперкомпенсируя свою “нечистоплотность” (мастурбация), стремился к высоконравственной, искренней чистосердечности, вниманию, “чистой” науке. Был застенчив, легко смущался, заикался, быстро краснел… Часто предлагал друзьям умереть вместе с ним. Рассматривая вопрос о душевном заболевании, автор склоняется в сторону пролонгированного истерического приступа… Смерть как сексуальное наслаждение». (Sadger, 1910, с. 48–52.)

«Около 1800 г. половое бессилие… Болезненное пристрастие к наготе». (Rahmer, 1903, с. 63, 128.)

«Психопат». (Heinz, 1928, с. 58.)

«Страдал запоем». (Ломброзо, 1892, с. 19.)

«В последние годы он целые дни проводит в постели с трубкой, пишет, творит, изредка выходит — и то больше всего “в трактиры и кофейни”. Его необщительность становится все более суровой, все меньше места занимает он в памяти людей; когда в 1809 году он исчезает на несколько месяцев, друзья равнодушно считают его умершим. Никто не замечает его отсутствия, и если бы его смерть не была столь мелодраматична, никто не ощутил бы ее, — слишком нем, слишком чужд, слишком непроницаем стал он для мира». (Цвейг, 1992, с. 177.)

«…Под влиянием равнодушного отношения публики к его драмам, позора родной страны, эротической неудовлетворенности и расшатанности психики все чаще носился с мыслью о самоубийстве, в 1811 г. покончил с собой, убив предварительно по ее просьбе экзальтированную Генриетту Фогель». (Фриче В.М., ЭСГранат, т. 24, с. 301.)

«Истина, документированная в судебных архивах в соответствии с показаниями очевидцев… поражает трезвой рационалистичностью поступка и сдержанностью в поведении двух влюбленных. Необычные гости провели последнюю ночь за писанием писем; утром аккуратно и элегантно одетые пошли гулять; после обеда попросили подать им кофе на берег озера. Фрау Фогель принесла в плетеной сумочке два пистолета, закрытые от любопытных взоров белым платком. Когда наступил решительный момент, Генрих фон Клейст зарядил пистолеты точно отмеренным количеством пороха, которого должно было хватить для неминуемой смерти, но которое не обезобразило бы им выстрелом лица… Следует отметить, что все действия Генриха фон Клейста в последние минуты жизни говорят о кристальной ясности сознания… Слава пришла вслед за сенсационной смертью; именно двойное самоубийство спасло от забвения принадлежащие ему произведения». (Вайзънджи, 1977, с. 17.)

«Тяжелейшая ненормальная бионе-гативная личность». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 441.)

Особенности творчества

«С глубоко подорванным здоровьем он годами переживает мучительную смену изнуряющей творческой сосредоточенности и припадков сумасшествия». (Гупперт, 1931, с. 303.)

«Обычно в человеческой биографии нет необходимости касаться “тайны пояса”, но в данном случае как раз этот пояс скрывает затаенные силы Клейста: несмотря на выдающуюся одаренность, жизнь Клейста предопределена удивительно колеблющейся и все же типично чувственной конституцией <…> быть может, никогда в литературе поэтическое воображение не носило столь явно клинической формы… предвкушающей, разжигающей себя грезами и в грезах себя изнуряющей, исчерпывающей юношеской возмужалости. Обычно объективный, ясный изобразитель, Клейст в эротических эпизодах становится необузданным, восточноцветистым, его видения превращаются во взволнованные чувственные мечтания, соперничающие друг с другом в преувеличениях… В этом у него никогда не было равновесия, никогда у Клейста половая жизнь… не шла по простому и широкому пути здоровой мужественности… Преувеличивая изначальные страсти — а Клейст был художником не только благодаря точности своих наблюдений, но и благодаря превышению меры, — он всякое чувство доводит до патологии. Все, что обычно называется pathologia sexualis, в его произведенияхиоплощается в образах, и притом в почти клинических образах; мужественность он доводит почти до садизма (Ахилл, Веттер фон Штраль), страсть — до нимфомании, волнение крови — до сексуального убийства (Пентесилея), сладострастие женщины — до мазохизма и рабства (Кетхен из Гейльбронна). Искусство, творчество становится принудительной формой его существования… Этим объясняется удивительная принужденность, взрывчатость и разорванность его драм… Итак, естественным образом невольно приходит Клейст к трагедии: только она могла отобразить болезненную противоречивость его натуры (в то время как эпос допускает более спокойные, более мягкие формы, драма требует крайней обостренности, и потому лишь она отвечала требованиям его склонности к преувеличениям и экстравагантности характера). Его страсти с жгучей непреодолимостью влекут его к буйным излияниям, насильно толкают его к драме; они, а не он, создают эти произведения… Его драмы не имеют в литературе ни предков, ни потомков, они не унаследовали и не породили стиля. Клейст был особым случаем, и особым, единичным случаем был его мир; Тут он приближается к Достоевскому больше, чем кто-либо из немцев: образы Клейста перегружены всем нездоровьем перенапряженных нервов, а нервы болезненно соприкасаются с демонизмом природы и вселенной». (Цвейг, 1992, с. 182–185. 200, 206–207.)

«Как все неистовые гении страсти, Клейст отливал свои образы из кусков собственной души. В полном соответствии с идеями Фрейда, он укрощал своих демонов, вытесняя их на страницы своих книг». (Гарин, 1992, т. 1, с. 609.)

Можно предположить, что в данном случае речь идет о биполярном аффективном расстройстве, хотя клинические проявления маниакальных эпизодов отражены в патографии в меньшей степени. Но «задумать трагедию… которая должна была превзойти все созданное раньше в области драмы», а также идея об убийстве Наполеона явно из этого круга психопатологических расстройств. Клиника