Однако в июле Неру, которому не нравилось соглашение, поскольку оно лишало Индию сильной центральной власти, сказал: Конгресс не собирается передавать никаких полномочий. Джинна разозлился на то, что посчитал вопиющим предательством, и пришел к выводу: никакой альтернативы разделу нет. Он объявил, что Мусульманская лига прощается с конституционными методами и создаст Пакистан прямыми действиями. Миссия кабинета, которая продемонстрировала, что британцы теперь намерены покинуть Индию[2342], не смогла предоставить средства, при помощи которых им удастся это сделать без кровопролития.

Но беспорядки на севере Индии уже разгорались весной и летом 1946 г. Больше всего пострадал Пенджаб. Большие и маленькие города и деревни были разрушены из-за сильнейшей (после войн сикхов за сто лет до того) вспышки насилия. Однако сикхи снова стали мишенью для атаки. Мусульманские толпы, нацеленные на убийства и грабежи, поджигали их бороды и дома. Они нападали и на индуистские анклавы, убивали, насиловали и грабили, встречая только спорадическое сопротивление сил закона. Часто британские чиновники могли полагаться на свою мусульманскую полицию, но иногда она пренебрегала своими обязанностями, цинично отсылая охваченных паникой беженцев-индуистов под защиту Ганди или Неру.

По иронии судьбы, самый шокирующий провал случился в Амритсаре. Здесь поджигатели и грабители уничтожили два основных базара и много других зданий по всему городу, часто резали жильцов, когда они выбегали из огня. Местные жители противопоставляли яростность британцев, защищавших свое владение, тому, как они, как казалось, удовлетворялись отступлением в сторону и ничего не сделали для защиты жертв распада империи[2343]. «День прямого действия» Джинны, 16 августа 1946 г., увеличил количество жертв. В Бенгалии мусульмане особенно зверствовали. Они начали погром, кричали «джихад!» и убили тысячи людей. Индуисты и сикхи, многие из которых были водителями такси, ответили еще смертоноснее.

Калькутта стала полем брани, напоминающим Сомму. Но бойня получилась более лихорадочной — мужчин, женщин и детей резали на куски. Это была безудержная дикость, как писал один британский генерал: «Одержимые мыслью об убийстве маньяки были выпущены на свободу, чтобы убивать и убивать, калечить и жечь»[2344].

Стервятники пировали на грудах трупов, предпочитая человеческую плоть животной. Зачистка была названа «Операция Ужас» и до ее завершения никто не мог избавиться от жуткой вони, исходившей от разлагающихся тел. Когда войска пытались восстановить порядок, в город хлынул поток беженцев. Некоторые были ранены, все они могли рассказать истории о зверствах, которые волновали и возбуждали их братьев в других местах. Жажда крови с поразительной скоростью пронеслась от Дакки до Бомбея, от Ахмадабада до Равалпинди. Самый яростный пожар бушевал в Бихаре, где убили свыше семи тысяч мусульман. «Убийство поджидает и шествует по улицам. Как отдельные люди, так и толпа совершают поразительные жестокости, — писал Неру. — Это нельзя назвать бунтом или беспорядками — это просто садистское желание убивать»[2345].

Теперь Неру стал премьер-министром временного коалиционного правительства, которое сформировал Уэйвелл в тщетной надежде разрешить разногласия различных групп населения. Теперь уже он предложил бомбить бунтовщиков.

Вице-король столкнулся с конфликтом, подобным палестинскому. Он сказал, что теперь на нем лежит ответственность, но нет власти. В конце 1946 г. Уэйвелл предупреждал: британцы больше не могут контролировать события, «нас просто несет вперед движущая сила нашего прошлого престижа»[2346]. Его два плана эвакуации с Индостана, придуманные для ответа на более или менее серьезную угрозу арьергарду владык, были соответственно названы «Операция Бедлам» и «Операция Сумасшедший Дом».

По мнению Эттли они имели привкус поспешного бегства или отступления в беспорядке, этакого азиатского Дюнкерка. Сам Черчилль быстро обвинил лейбористское правительство, теперь «искренне преданное принципу индийской независимости»[2347], в проведении бесславного и позорного отступления империи. Частично для того, чтобы направить его гнев в другую сторону, лейбористский премьер-министр решил уволить Уэйвелла.

Замена оказалась его полной противоположностью — безрассудный, вычурный, эгоистичный, искренний и прямой, располагающий к себе и чарующий, тщеславный, ограниченный, возмутительно красивый и патологически амбициозный адмирал лорд Луи («Дики») Маунтбаттен. У него имелись и другие качества, чтобы стать последним вице-королем Индии и возглавлять, как объявил Эттли в феврале 1947 г., упорядоченный уход Британии с Индостана до июня 1948 г.

В венах Маунтбаттена текла королевская кровь, он был правнуком королевы Виктории, что позволяло вице-королю на равных разговаривать с махараджами. Он обладал потрясающим личным обаянием. Как писал один генерал, если Маунтбаттен захочет, «то может очаровать и стервятника, заставив его покинуть тушу»[2348].

Он был героем войны, который относился к своему эсминцу, словно к боевому коню, участвующему в кавалерийских атаках. Несмотря на «одно славное поражение за другим»[2349], этот человек завоевал уважение Черчилля.

Маунтбаттен блестяще себя рекламировал, сверкал медалями, отполировал генеалогию и довел до блеска миф о себе за счет фактов. Генерал сэр Джеральд Темплер однажды сказал ему (неоригинально, но справедливо): «Вы такой плут и обманщик, Дики, что если проглотите гвоздь, то выгадите штопор»[2350].

Наверняка он пренебрегал своими обязанностями в военное время, чтобы помочь Ноэлю Коварду с фильмом «Где мы служили», восхвалению его собственных морских приключений, который смотрел снова и снова. Маунтбаттен гордился своим щегольством и никогда не боялся рисковать[2351]. Возглавляя Командование совместными операциями союзников в Европе, он был «готов экспериментировать с жизнями людей»[2352] при ужасающей атаке на Дьеп. Чтобы ускорить наступление в Бирму, он предложил взять на себя личную ответственность, как глава Командования группой войск в Юго-Восточной Азии, за гибель до 3 000 человек[2353].