собакам и даже к чайкам, прилетавшим с залива Лиинахамари на помойку, – было одинаковое. Жизнь едва теплилась, а боевая учеба была такой, как пульс умирающего человека.

Весь поселок состоял из сборно-щитовых солдатских казарм и таких же сборно-щитовых одно- и двухэтажных домов офицерского состава – с водой на улице и печным отоплением, как и в казармах. Единственное исключение представлял штаб полка – он располагался по другую сторону дороги в трех полуземлянках. В «кабинете» командира полка два на три метра были установлены однотумбовый письменный стол, стул, сейф на табуретке и старый замызганный клеенчатый диван с прорвавшимися наружу пружинами. Вместо окна – вмазанное в стену стекло. Что делать? В Мурманске мне удалось найти «золотую жилу» – дармовой, разбросанный по всему побережью строительный лес. На Рыбачьем тоже была «золотая жила» – отдел фондового имущества Северного флота, где я пасся, как хотел и сколько хотел, брал непосредственно для нужд полка что надо и выменивал столярку, цемент, кирпич, доску и т. д. Как же быть теперь, в этом богом и командованием забытом месте? Ведь благоустраивать полк надо. Иначе его пульс совсем не будет прослушиваться.

Начались лихорадочные поиски. В самой Печенге и других прилегающих к ней военных городках жизнь была совершенно иной, нежели у нас, – не просто нормальной, но даже вполне приличной. И в первую очередь это обуславливалось материально-технической обстановкой – она здесь была значительно лучше. Но из этих военных городков для себя ничего не выкачаешь!

Рядом с Печенгой находилась небольшая база моряков Лиинахамари. Здесь, увы, нам тоже ничего не светило. Потом я разведал, что в 20 километрах от Печенги в сторону Никеля начинается строительство нового города под названием Заполярный. Строители устроились во времянках и завозили все, что требуется крупной стройке, – для возведения современных зданий. Однако и здесь пока ничего не высвечивало – в рабочих руках стройка не нуждалась. Тем не менее со всеми руководителями, особенно снабженцами, я уже перезнакомился. В одном городке с нашим полком располагался, правда несколько обособленно, и медико-санитарный батальон дивизии. Он имел центральное отопление, как и одна наша казарма, которую занимала полковая школа по подготовке сержантов. А котельную содержал полк. И вот как-то ночью захожу в котельную после обхода казарм (частенько сам проверял, как отдыхает личный состав, как несут службу). Дежурил кочегар – крепкий мужик, лет на пять – семь постарше меня. Живет в медсанбате, там же медсестрой работает его жена. Разговорились с ним и начали разбирать житье-бытье. Оказалось, что родом он из Мончегорска. Когда началась война, его призвали в армию, и воевал он здесь, на Севере. Здесь же и попал в плен. Вместе с другими пленными, которых привозили пароходами в Лиинахамари и затем перегоняли в сопки, он работал в каменоломнях – в предгорье хребта Муста-Тунтури, отделявшего полуостров Рыбачий от материка, взрывали гранитные скалы и затем вручную дробили гранитные глыбы на щебенку. – Это был адский труд, – рассказывал кочегар. – Кормили скверно. Жили мы в бараках, где зимой вечно не хватало тепла, а летом заедали комары, поэтому мало кто надеялся выжить. Многие, не выдержав, умирали. Их не разрешали хоронить – оттаскивали в сопку и там бросали. Лисы и россомахи их обгладывали. Для всех узников одной отрадой была ранняя осень, когда много грибов, ягоды. – А куда немцы девали щебенку? – Вывозили в Лиинахамари, а там грузили на судна и, очевидно, через Норвегию перебрасывали в Германию. – И все делалось только вручную? – Нет, это чтобы пленных заставить мучиться. Но здесь были и камнедробилки, и электроленты, которые подавали готовую щебенку на-гора. – А вы хорошо помните те места, где вам доводилось тогда вкалывать? – Ну, как же! Я там все на животе прополз. Когда 7 октября 1944 года наши войска перешли в наступление (это он, очевидно, говорил о Петсамо-Киркинесской операции), мы перебили всю охрану, захватили оружие, постреляли охранных собак и малыми группами разбежались. Наша группа пробивалась на восток – к Западной Лице. Меня ранило. А тут подошли наши войска. Это было спасением для нас. В полевом госпитале познакомился с Настей – моей будущей женой. У нас родилась дочка. Теперь она уже в 10-м классе. Меня после войны судили, но оправдали – подтвердилось, что охрану мы действительно перебили.

– Да, тяжелая была у вас жизнь… А туда, где работали узники концлагеря, вы потом не ходили?

– Нет. Вспоминать пережитое тяжело.

– А как вы думаете, могла щебенка там еще остаться?

Задав этот вопрос, я почувствовал, как у меня в висках пульсирует кровь. Ведь сейчас, от его ответа, зависит все!

– Ну, что вы?! – воскликнул мой собеседник.

Я обмер. Надежды рухнули. Но тут услышал:

– Да там ее горы! Возить – не перевозить.

У меня голова пошла кругом. Вот оно, наше спасение! Похоже, я отыскал еще одну «золотую жилу».

– А вы могли бы утром съездить со мной и показать это место? – осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил я.

– Конечно. Но туда надо только на лошадке – машина не пройдет. Это километров пять – семь отсюда. Почти рядом – за полковым стрельбищем.

Мы договорились с Егором (его так звали все в полку), что выедем часов в 11 утра – раньше нет смысла, так как в январе до того часа стоит кромешная тьма. А к 12 часам небо уже станет серым и слегка развиднеется. Пробиваться придется часа полтора-два, не меньше. На всякий случай решили захватить лыжи.

Утром после развода на занятия запрягли в сани лошадку, взяли в солдатский термос горячего чая, хлеб, сахар, порезанное сало, сено, лыжи и втроем – с нами был еще ездовой, солдат, – двинулись в путь. Предварительно я распорядился, чтобы стрельб из боевого оружия на стрельбище до моего возвращения не было.

Снега выпало еще не особенно много, но полевая дорога просматривалась с большим трудом. Она шла в гору, в сопки, и лошадка поднималась с напряжением. Но каким чудесным свойством обладает лошадь! Она никогда не собьется с дороги, даже если дорога спряталась под снегом. Время от времени мы вынуждены были сходить с саней, чтоб помочь нашей «сивке-бурке» тащить тяжелую ношу.

До первого места добрались только через пару часов.

Я обомлел. Прямо у дороги самая настоящая египетская пирамида в миниатюре. Она была занесена толстым слоем снега только с северо-западной стороны, а с восточной и юго-восточной снега почти не было. Уже подрассвело, и я разглядел, что это смерзшаяся крупная щебенка размером с кулак. Грани каждой искрились, как драгоценный камень. Это был гранит!

Мы с радостью