Из столицы не торопились с ответом. Клейборн в ожидании инструкций не торопил Пьера Лафита, а тот тянул с ремонтом. В июле – августе губернатор получил два донесения от капитана порта. В первом говорилось, что Пьер Лафит пополнил свой экипаж французами с Санто-Доминго. На это было нечего возразить, однако следовало держать ухо востро: «Милая сестрица» теперь была в состоянии отчалить в любой момент.

Вторая информация касалась купеческого судна «Санта-Мария»: испанский капитан продал в дельте Миссисипи, в районе Плакмайн-Бенд, контрабандный груз кофе. Тот же капитан неоднократно встречался в кафе, посещаемом контрабандистами и прочими темными личностями, с Пьером Лафитом, хотя тот по прибытии в Новый Орлеан заявил, что незнаком с испанцем. Клейборн подумал, что надо бы поближе заняться испанским «купцом». Но последующие события опередили его.

Портовая полиция периодически получала от центральных властей полезную информацию, в частности список и технические данные всех судов, не вернувшихся в порт приписки и, возможно, ставших жертвами моря. Капитан Новоорлеанского порта, где стояла «Милая сестрица», с особым тщанием изучал все поступавшие из Вашингтона информационные бюллетени. Однажды утром в августе конторские служащие услыхали, как из кабинета шефа донеслись возбужденные восклицания. Появившись на пороге, капитан порта потребовал регистр захода кораблей за апрель месяц, быстро пролистал его, сделал кое-какие пометы, после чего распорядился седлать ему коня. Четверть часа спустя он входил в губернаторскую резиденцию.

– Описание купеческого судна «Эктор», плавающего под французским флагом и якобы вышедшего с Санто-Доминго, полностью совпадает с описанием английского парусника «Эктив», захваченного, по заявлению владельца, французским корсаром в Юкатанском проливе. Что же касается «Санта-Марии», то ее характеристики в точности соответствуют характеристикам американского парусника «Мэри», исчезнувшего в конце марта во время рейса из Гаваны в Чарлстон.

В памяти Клейборна промелькнули силуэты трех парусников, появившихся 17 апреля возле форта Сен-Филипп, несообразности между заявлениями Пьера Лафита и оценками доктора Уоткинса. Внезапно все эти разрозненные детали сложились в четкую картину, не оставлявшую уже никаких сомнений. Французский корсар и контрабандист обнаглел настолько, что появился в его порту с двумя призами, не удосужившись даже изменить их облик, а лишь слегка подменив судовые документы. К тому же – немыслимое нахальство! – одно из захваченных судов было американским. Последнее обстоятельство являло собой акт недвусмысленного пиратства, и никакая жалованная грамота не могла затушевать серьезность преступления.

Капитан порта не принял никаких мер до того, как повидал Клейборна. Сам губернатор тоже промедлил несколько часов, и причины такой нерешительности можно понять. Да, он олицетворял власть в Новом Орлеане, но в этом городе, только что ставшем американским, еще находился французский поверенный в делах, который хотя и не имел юридической власти, но обладал обширными связями среди влиятельных горожан и чиновников. Поэтому Клейборну очень хотелось, прежде чем арестовывать французского корсара, получить официальное «добро» Вашингтона. Увы, в те времена еще не существовало ни телеграфа, ни телефона. Поразмыслив как следует, взвесив все за и против, он наконец принял решение.

Капитан порта в сопровождении вооруженного караула прибыл на причал Мясного рынка, взбежал на борт «Милой сестрицы» и потребовал капитана. Капитана не оказалось, равно как и никого из офицеров. На палубе осталось лишь несколько матросов и горстка перепуганных негров, из которых ничего не удалось вытянуть. Другие наряды полиции бросились к месту стоянки фальшивой «Санта-Марии» (бывшей «Мэри»). Ее капитана тоже простыл след. Вместе с судном. Грузчики на причале сообщили, что парусник отплыл на заре, двинувшись вниз по течению. Американский корабль, захваченный пиратами и приведенный ими средь бела дня в американский порт, исчез в неизвестном направлении!

Капитан известил о неприятной развязке губернатора. Вдвоем они принялись обсуждать положение. Корсары, пираты, контрабандисты были явно предупреждены, но кем? Откуда могла произойти утечка информации – из канцелярии порта, полиции или губернаторской резиденции? Кого следовало опасаться?

Пока новоорлеанские чиновники ломали голову в поисках ответа, капитан бывшей «Мэри», стоя на корме своего приза, смотрел, как впереди на горизонте обозначилась четкая голубая линия – место впадения Миссисипи в залив. Река здесь заканчивалась. Судно двинулось вдоль низкого берега, покрытого густой растительностью, и неожиданно исчезло в укромном убежище.

Клейборну было бы стократ досаднее, знай он подлинное имя ускользнувшего от него человека – имя, которое в дальнейшем ему придется не раз слышать и произносить самому, иногда с яростью и гневом, а иногда с большим почтением. Мы не станем томить читателя и сообщим, что это был младший брат Пьера Лафита – Жан. Жан Лафит – герой нашего повествования.

В начале XIX века самыми популярными кафе в Новом Орлеане были «Масперо», «Сосущий теленок», «Кафе беженцев», «Колокольчик» и «Джокунделла». Там пекли булки и подавали напиток, которому эти заведения обязаны своим позднейшим наименованием – «Абсентные дома». Но тогда, в начале столетия, там пили не абсент, а кофе, вино и, конечно, ром, тафью и прочие крепкие напитки. Хозяева гнали собственный спирт, настаивали его на тропических травах и фруктах и подавали фирменные изделия под экзотическими наименованиями типа «Наповал» или «Поросенок со свистом» (последним славилось «Кафе беженцев»).

В этих заведениях с десяти утра до глубокой ночи, а кое-где и всю ночь напролет заседала компания, отличавшаяся необыкновенной общительностью нрава и веселостью. Там были штурманы дальнего плавания, моряки с плоскодонных судов Кентукки, прорвавшиеся мимо английских сторожевых фрегатов, переселенцы с Санто-Доминго, известные корсары и флибустьеры, высланные из Европы революционеры и целая армия дезертиров с военных судов; здесь также порой можно было видеть – и мы увидим их – новоорлеанцев с громкими фамилиями и представителей самой настоящей знати. Кого там нельзя было встретить, так это женщин. Порядочные женщины не ходили в кафе, да и вообще редко покидали дом: многочисленная черная прислуга делала закупки и выполняла все поручения. Что же касается портовых дам, то они были сосредоточены в специализированных заведениях на Бассейной улице.

Завсегдатаи «Кафе беженцев» сидели за столиками или стояли, облокотившись о стойку, часто ощущая плечо соседа: в заведении всегда было тесно. Кстати, стойка с прибитой снизу деревянной балкой, на которую можно было опираться ногой, была новинкой, появившейся недавно в самых модных кафе. Сверху стойка была покрыта мрамором. Разговоры возле нее велись в основном по-французски, иногда по-испански и редко когда по-английски.

Человек, входивший с улицы в длинный зал с обшитыми деревом стенами, вдоль которых стояли кожаные диваны, неминуемо должен был сощуриться от плававших в воздухе густых клубов сигарного дыма. Вошедшего оглушали рокот могучих голосов, всплески дружного хохота и призывные оклики. Кто-нибудь из забулдыг заботливо вел новичка в глубину зала в расчете на даровое угощение. Свежий посетитель непременно обращал внимание на картины, которыми были сплошь завешаны стены. Тут были и пейзажи берегов Миссисипи, и сцены из старинной жизни Нового Орлеана, и рисунки кораблей, и портреты знаменитых пиратов.