Включение курдской национальной идентичности в состав турецкой, является поучительным примером и представляет собой крайнюю форму, которую приобрело стремление заново определить национальный состав населения Турецкой Республики, с целью сделать его полностью турецким. Севрский договор 1920 года допускал создание Курдского государства, но в подписанном спустя три года Лозаннском договоре об этом не было никаких упоминаний. Такая же судьба постигла и более ранние планы создания местной курдской автономии. В провозглашенной в 1924 году конституции новой республики об этом не было сказано ни слова. Ни одна делегация, представлявшая интересы побежденной Османской империи, не была приглашена на переговоры, которые привели к заключению Севрского договора. На мирной конференции в Лозанне, делегацию турецких националистов возглавлял министр иностранных дел республики, Исмет (Инёню). Распад империи разрушил связи, объединявшие турок и курдов (султанат, исламское право и халифат), а современная светская Турция, которую надеялся создать Мустафа Кемаль, не могла проявлять сочувствие к автономной этнической группе, лидеры которой были накрепко привязаны к старым традициям: их нужно было силой втащить в новую эпоху. Принцип равенства всех граждан, без каких-либо различий, дал идеологическое обоснование политике создания однородной нации и таким образом курды становились турками по определению.

Значение «турецкости», этого краеугольного камня современного турецкого государства, зачастую неправильно понимают те, кто не может осознать, что это не показатель этнической принадлежности, а обязательство быть членом «воображаемой» турецкой нации, в которой все должны быть равны. Поскольку единственными меньшинствами, всегда признаваемыми османским государством, были немусульмане, курды (как мусульмане и граждане Турецкой Республики) считались такими же турками, как и любой чистокровный турок. Поэтому признание Европейским союзом того, что курды являются национальным меньшинством, воспринимается многими турками с непониманием.

Так называемый мятеж шейха Саида, вспыхнувший в феврале 1925 года севернее Диярбакыра, был только первым из целой серии мятежей, которыми были охвачены курдские провинции в период между этой датой и 1930 годом. Он ускорил принятие сурового закона о поддержании общественного порядка, который впоследствии использовался для усмирения политических противников Мустафы Кемаля и его ближайших сподвижников. Начиная с 1923 года возможность организации восстания обсуждалась в одной из подпольных курдских группировок. Отмена халифата была только одной, но не единственной причиной недовольства, высказанной мятежниками, которых в 1924 году допрашивали британцы. Помимо этого, незадолго до мятежа было запрещено использование курдского языка в общественных местах. Использование турецкого языка в учебных заведениях лишало курдов возможности получить образование. Из книг по географии было изъято слово «Курдистан», а турецкие солдаты, совершавшие налеты на курдские деревни, забирали домашних животных и продукты, ничем не возмещая нанесенный ущерб. Восстание началось 13 февраля, когда десять соплеменников Накшбанди Шейха Саида из Палу отказались сдаваться жандармам, получившим приказ их арестовать по обвинению в преступлении, которое официальное руководство называло «бандитизмом». Патовая ситуация затянулась на три недели, в течение которых несколько курдских племен оказали поддержку мятежникам и к 7 марта, взяли в осаду Диярбакыр. Волнения охватили обширные районы восточной Малой Азии, находившиеся к западу от озера Ван. Местное ополчение оказалось неспособным подавить мятеж, и было введено военное положение, но когда и это не помогло, в район волнений отовсюду были направлены войска, которые и ликвидировали сопротивление, пролив много крови. Осаждавшие Диярбакыр сдались 15 апреля, а в конце мая с волнениями было покончено. Этот мятеж (который был и курдским, и исламистским по своему характеру) стал ответом на последствия перемен. В тот период шейхи, которые были крупными землевладельцами этого региона, испытывали мрачные предчувствия, связанные с опасениями того, что они станут жертвами республиканской революции. Многие курды были повешены, многие другие депортированы в западные районы. Сообщалось, что турецкая армия понесла больше людских потерь во время подавления мятежа шейха Саида, чем во время войны за независимость.

Вслед за восстанием была полностью подавлена и оппозиция режиму Мустафы Кемаля и Исмета (Инёню). Принятый Великим национальным собранием закон о поддержании порядка стал юридическим обоснованием тех экстренных мер, которые применялись в течение следующих двух лет. Многие газеты были закрыты, а на востоке страны сохранялось военное положение. Власти снова воспользовались услугами созданных еще в 1920 году «трибуналов независимости», которые привлекали к судебной ответственности тех, кто не был убежден в правоте националистов. В результате многие диссиденты были повешены (по меньшей мере 240 из 2500 арестованных, по одним подсчетам, и 660 из 7500 — по другим). В 1924 году от основанной в сентябре 1923 года Народной партии Мустафы Кемаля откололась Прогрессивная республиканская партия. Членами новой партии стали многие из его давних единомышленников, в том числе Казим Карабекир и Рауф (Орбей), которые разочаровались в бескомпромиссном изменении политического курса и стали единственной формальной оппозицией в Национальном собрании. В начале июня 1925 года кабинет министров решил прекратить деятельность этой партии.

Вместе с репрессиями пришли и фундаментальные изменения, направленные на реорганизацию турецкого общества, но эти нововведения вызвали резкую общественную реакцию, причем опять-таки на востоке страны. Даже принудительная перемена головного убора с фески на шляпу с полями привела к жертвам, поскольку для многих, она была такой же оскорбительной, какой в конце 20-х годов XIX века была введенная султаном Махмудом II замена тюрбана на феску. В ноябре 1925 года в ту же самую неделю, когда закон о шляпе вступил в действие, был введен еще один декрет, который предписывал закрыть ордена дервишей, а также гробницы и усыпальницы святых и султанов, несмотря то, что все это играло важную роль в повседневной жизни простых людей.[62] В декабре того же года был упразднен лунный мусульманский календарь и введен международный христианский календарь, а система деления суток на 24 часа заменила систему исчисления часов начиная с заката. В следующем году были проведены серьезные правовые реформы: приняты своды законов, заимствованные на Западе. Новый гражданский кодекс был составлен на основе швейцарского и среди прочего радикальным образом изменил общественное положение женщин, которые получили гораздо больше прав как в семейных отношениях, так и на работе. Именно по этой причине женщины сегодняшней Турции постоянно выражают свою благодарность Мустафе Кемалю.

Начиная с 1925 года в течение двух лет весьма энергично применялся Закон о поддержании порядка, и все это время власти запугивали прессу: закрывались либеральные и консервативные, религиозные и коммунистические газеты. Это напоминало времена правления Абдул-Хамида II, который время от времени вводил жесточайшую цензуру. Публиковались только те издания, которые восхваляли политику правительства. Совершенное в 1926 году покушение на жизнь Мустафы Кемаля было использовано им как предлог доя того, чтобы избавиться от еще уцелевших членов старого КЕП. Хотя официально эта партия уже не существовала, некоторые из ее членов продолжали активную деятельность в течение всего периода сопротивления иностранной оккупации и после ее окончания. Последней вспышкой их активности было состоявшееся в 1923 году собрание бывших лидеров партии, результатом которого стал манифест, предлагавший сотрудничество с Мустафой Кемалем, но тот отверг предложение. Поскольку в 1925 году вся политическая оппозиция, в сущности, была объявлена вне закона, властям не составило труда сделать попытку политического убийства поводом доя судебного разбирательства и казни ведущих членов КЕП. Судивший их трибунал объявил, что именно на собрании 1923 года они вступили в заговор с целью совершения политического убийства.