то я считаю своим долгом просить Вас принять это предложение». Конкретные пожелания АДГБ, в том числе касательно принятия закона о введении 40-часовой рабочей недели, Лейпарт по просьбе Шлейхера изложил на следующий день в письменной форме. После этого министр рейхсвера мог быть уверен, что его намерение заключить «перемирие вплоть до будущего года» встретило у Свободных профсоюзов благожелательное отношение.

Совершенно иначе протекала встреча Шлейхера с председателем фракции СДПГ в рейхстаге Рудольфом Брейтшейдом, которая последовала непосредственно вслед за переговорами с Лейпартом и Эггертом. Согласно подробной записи, надиктованной Брейтшейдом в тот же день, Шлейхер с самого начала дистанцировался от «конституционной чепухи», ответственность за которую он возложил на Гайла и которую охарактеризовал как «ненужную» и «опасную». После этого он поставил Брейтшейду вопрос, существует ли хоть какая-то возможность наладить функционирование рейхстага: «Конечно же, он в курсе, что любая форма политики “толерантности” для социал-демократии немыслима, как бы ни выглядело новое правительство. Однако разве нет возможности воспрепятствовать тому, чтобы рейхстаг был снова распущен в первый же день?»

Брейтшейд, в свою очередь, заявил, что этот вопрос следует сначала задать партиям правых и Центру. Для СДПГ также будет существенно лучше, если станут возможными по крайней мере парламентские дебаты. Шлейхер в ответ пожаловался на неуступчивость Гугенберга, попытавшись еще на один шаг продвинуться вперед на своем пути заигрывания с социал-демократией: «Разве у нас нет возможности, если откажутся немецкие националисты, позаботиться о том, чтобы голосование по предложению о вынесении вотума недоверия было отложено на некоторое время. В таком случае правительство сможет начать действовать. Я ответил ему, что, конечно же, добиться этого будет еще сложнее, чем просто дать возможность рейхстагу приступить к работе». Если же канцлерство вновь будет возложено на Папена, то для СДПГ будет исключена даже помощь при «запуске» рейхстага — заявление, которое вновь подвигло Шлейхера, как и в разговоре с Лейпартом, пообещать отменить декрет от 5 сентября.

После этого министр рейхсвера перешел к главному пункту: «Если правительство будет низложено, то власти не остается ничего другого, как новый роспуск парламента, в котором никто не заинтересован. Какой будет реакция социал-демократов, если рейхспрезидент заявит о том, что новые выборы будут назначены на весну, и одновременно гарантирует, что за это время не будут предприниматься какие-либо эксперименты с конституцией и т. д.? Отправятся ли тогда социал-демократы тотчас же на баррикады?»

Ответ Брейтшейда на главный политический вопрос оставлял многое открытым, но едва ли мог ободрить Шлейхера: «Я сказал ему, что я не хотел бы выбирать вариант с “баррикадой”, но я должен заявить ему, что социал-демократия воспротивится всеми имеющимися у нее силами такому нарушению конституции. При таких обстоятельствах, — как полагал Шлейхер, — будущее выглядело отнюдь не радужным». Не произошло сближения позиций и по вопросу рабочей занятости. Председатель фракции СДПГ заговорил об информации, согласно которой правительство хотело назначить на пост рейхскомиссара по вопросам рабочей занятости Гюнтера Тереке. Это намерение встретило у социал-демократов сильный отпор, поскольку они, равно как и президент рейхсбанка Лютер, расценивали план Тереке как инфляционную программу. В ходе обсуждения заключительного вопроса — проблемы Пруссии — Шлейхер пообещал провести переговоры с Отто Брауном на предмет: «не существует ли возможность добиться удовлетворительного решения имеющихся трудностей».

После полуторачасовой беседы Брейтшейд покинул министерство рейхсвера в убеждении, «что Шлейхер возьмет на себя формирование правительства, если альтернатива будет гласить: Папен или он. Хотя он и говорит, что сделает это без всякого желания и только в самом худшем случае возглавит правительство на пару месяцев, стремясь избежать даже маломальского впечатления воцарения военщины, я убежден, что при условии предварительного согласия Гинденбурга, он встанет во главе правительства»{585}.

«Форвартс», вышедшая на следующий день, 29 ноября, выбрала для оценки ситуации гораздо более резкий тон, чем Брейтшейд. Шлейхер, который был не только министром рейхсвера в правительстве Папена, но и его ведущей фигурой, не может «ожидать от социал-демократии, по справедливости, даже намека на доверие». Для СДПГ вопрос участия в «политическом перемирии» не стоит. Но уже вечером все того же дня партийный орган социал-демократов заговорил более умеренным тоном. Между тем в Берлине стали циркулировать слухи о том, что канцлером вновь станет Папен, которому будет поручено сформировать правительство для борьбы с рейхстагом. «Форвартс» отреагировала на это заявлением, что канцлер, которого не будут звать «Папен», конечно же, должен считаться с оппозицией социал-демократической партии, и эта оппозиция будет тем острее, чем больше склонности новый глава правительства будет проявлять к продолжению курса Папена: «Однако оппозиция является нормальной функцией политической жизни, а политические противоречия не являются опасностью для существования нации. Опасными они становятся только в том случае, если безответственная политика придает им такую остроту, которая делает взрыв неминуемым».

Тем самым Шлейхеру дали понять, хотя и в завуалированном виде, что в сравнении с Папеном он воспринимается социал-демократией меньшим злом. Центральный орган СДПГ так настойчиво выступал против образования «боевого правительства» во главе с Папеном, что его заявления звучали как ультиматум: «Папен — это значит война! У рейхспрезидента нет права объявлять войну собственному народу!» В Берлине известие, что фон Папен вновь получит поручение сформировать правительство, вызвало бурю страстных протестов. «Со всех предприятий раздавались телефонные звонки, в которых сообщалось, что эта новость, которая тотчас же разнеслась по фабрикам и заводам, вызвала невероятное возбуждение среди рабочего класса. Со всех сторон нас заверяют, что данное Папену повторное поручение возглавить правительство будет воспринято рабочими как тяжелейшая провокация».

В свою очередь, массированная полемика против Шлейхера, хотя и несколько смягченная 29 ноября, вытекала из озабоченности СДПГ тем, что даже призрак новой «политики толерантности» поставит партию под беспримерный ураган критики со стороны коммунистов, а также заставит ее пройти пробу на внутреннюю прочность. Однако «более демократичное» решение, чем президентский кабинет Шлейхера, не предвиделось, а отсрочка новых выборов могла очень скоро стать последней альтернативой к взятию власти Гитлером. Заверения Шлейхера в том, что время роспуска парламента не будет использовано для проведения авторитарной конституционной реформы, могли бы стать тем мостом, который соединил бы генерала и партии, стоявшие на базе Веймарской конституции. Но СДПГ не захотела вступить на этот мост. Социал-демократы, равно как и Партия Центра, противопоставляли ultima ratio надзаконного чрезвычайного государственного положения конституционный позитивизм, который продемонстрировал свою несостоятельность уже в результате первых выборов в рейхстаг 1932 г. Так как большинство избирателей проголосовали против Веймарской конституции, то верность ее букве больше не могла выступать средством к спасению ее правового ядра. За бескомпромиссным «нет» в отношении провозглашения чрезвычайного государственного положения не стояла какая-либо стратегическая концепция, только тактический