— Так! — хором ответили остальные. Высокие женские голоса долго ещё висели в воздухе.

— Мы будем последовательно опротестовывать результаты экспертизы Офурубы, который объявил нашего товарища Симпэя Коно душевнобольным и передал его в руки Управления общественного порядка, то есть попытался уничтожить его, потребовав его неправомерной изоляции. В этом он пошёл на поводу у судей, прокурора и защитников, давших мошеннически однобокое истолкование поступку нашего товарища Симпэя Коно, квалифицированному ими как убийство, совершённое из корыстных побуждений, тогда как истинный смысл его поступка в том, что он, будучи беднейшим пролетарием, доведённым до крайней черты безработицы, нищеты и голода, революционно уничтожил бакалейщика и его жену как представителей мелкой буржуазии, приручённой буржуазной властью. Так я говорю?

— Так!

Болезненно худой старик и молодой мужчина в белом халате с зачёсанными назад волосами поднялись со своих мест и хотели было выйти, но студенты оттолкнули их от двери. Возникла перебранка. Вожак, потрясая кулаками, проорал:

— Никто не сделает отсюда ни шага, пока на наши требования не будет дан вразумительный ответ. Заблокировать все входы и выходы!

Старик и мужчина в белом халате вынуждены были вернуться на свои места. Студенты, разбросанные по всему залу, собрались у дверей и встали перед ними плотной живой стеной. Участники семинара — а их было больше восьмидесяти — сидели, не двигаясь с места и храня молчание. Никто и не пытался сопротивляться. Эцуко пробежала взглядом по лицам студентов. Никого из них она не видела раньше. Женщин — семь. Мужчин — шестнадцать. Значит, всего двадцать три, а никакие не шесть десятков. Они не скрывают, что тюрьму вчера атаковали их товарищи. Судя по газетным сообщениям, пикетчики появились часов через пять после того, как она ушла из тюрьмы. Жаль, что они не начали свою атаку пораньше, занятное, наверное, было зрелище.

Рядом с произносящим свою речь вожаком, опустив голову, стоял Офуруба. Надутые щёки, выпяченные губы — то ли он недоволен, то ли у него всегда такое лицо. В правой руке он бережно сжимал текст своего выступления и время от времени со скучающим видом поводил плечами.

— Ну как, сэнсэй? Напишете рапорт с признанием своей ошибки? — повернулся к нему вожак.

Офуруба нехотя открыл рот. Вожак тут же поднёс к нему микрофон.

— Я, видите ли, уверен в правильности своего заключения. И никаких таких ошибок признавать не намерен.

Студенты загалдели. Одна из студенток подошла к установленному в центре зала микрофону и завопила так, будто её резали. Хотелось сжаться в комок, зажать уши и ничего не слышать. Тут вожак сделал знак рукой, и все мгновенно замолчали.

— Ну как, сэнсэй? Мы требовали встречи с вами не раз и не два. Однако вы нам всегда отказывали, ссылаясь на крайнюю занятость. В последнее время вы старались вообще не появляться в своём кабинете. Ваше отсутствие стало перманентным. Вы не желали нас видеть. Вот нам и пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам. Разве не так?

— Так! Так! — заорали студенты.

— Почему же, один раз я согласился с вами встретиться, — сказал Офуруба. И вытер носовым платком выступивший на лысине пот. — Но вы вломились ко мне толпой, вас было человек тридцать, и буквально припёрли меня к стенке. Я учёный и всегда готов принять участие в научной дискуссии, но участвовать в подобных коллективных переговорах, да ещё политического характера, не желаю. Поэтому я вам и отказал.

Студенты зашумели, но вожак остановил их.

— Вот мы и пришли сюда сегодня, чтобы вступить с вами в научную дискуссию. На это вы согласны?

— В данный момент я выступаю с докладом. Вы что, собираетесь сорвать моё выступление, навязав научную дискуссию?

— А что прикажете делать? Никакой другой возможности встретиться с вами у нас нет, — с холодной улыбкой объяснил вожак.

У него было круглое лицо и очки в стальной оправе. На голове, как и у остальных, красовалась каска, он явно хотел выглядеть помоложе, но на самом деле ему, наверное, уже перевалило за тридцать. Ещё у него была привычка поправлять спадающие очки указательным пальцем.

— Так или иначе, моё мнение зафиксировано в заключении судебно-психиатрической экспертизы, оно не изменилось. И вы наверняка с ним ознакомились, разве не так? Поэтому я не нахожу никакого предмета для дискуссии.

— Вы хотите сказать, что считаете полемику излишней? — Вожак снова поправил очки. — Но позвольте, сэнсэй, задать вам один вопрос. В вашем заключении указывается, что товарищ Коно от рождения имеет эпилептойдный склад характера, отсюда его вспыльчивость, возбудимость, излишняя скрупулёзность, упрямство, аффективная взрывчатость. В момент преступления он был к тому же сильно возбуждён по причине алкогольного опьянения. Отсюда делается вывод, что убийство было совершено в патологическом состоянии, характеризующемся помрачением сознания. Так?

— Совершенно верно. Вы прекрасно осведомлены. Вы ведь не студент? Кто же вы?

— Однако товарищ Коно, являющийся представителем беднейших слоёв пролетариата, утверждает, что совершил убийство, имея перед собой вполне определённую цель, а именно — революционным образом наказать супругов бакалейщиков, принадлежащих к классу мелкой буржуазии и скопивших небольшой капиталец, расквитаться с ними за жестокий отказ дать ему взаймы двадцать тысяч йен. Хотелось бы узнать, как вы относитесь к столь явному противоречию?

— Да нет тут никакого противоречия! — Толстые губы Офурубы словно свело судорогой. — Во время экспертизы он и не заикался ни о какой революции. Да что вы, в самом деле! Ведь факт преступления налицо! Однажды вечером в конце года Коно пошёл к старику бакалейщику по имени Сугияма просить денег взаймы. Поскольку супругов Сугияма не было дома, он вошёл в дом, стал их дожидаться, но замёрз. Дело-то было в Окутаме, там в декабре по ночам морозы бывают довольно суровые. Можно было включить калорифер, но он постеснялся, Дом-то ведь чужой, и решил пойти куда-нибудь погреться, а поскольку по соседству оказалась винная лавка, зашёл туда, денег у него почти не было, поэтому еду брать не стал, только пил, выпил примерно пол-литра и через час опять пошёл к Сугияме. На этот раз супруги оказались дома. И тут старик Сугияма ему говорит: «Ты пьян, да и вообще сейчас не до тебя, конец года, дел невпроворот». Сам-то Коно считал, что не так уж и пьян, а потому рассердился, затеял драку и сам не помнит, как ударил старика топориком. У него и мысли не было его убивать, ему казалось, они просто дерутся. Потом он вдруг услышал, как кто-то убегает, понял, что это старуха, бросился вдогонку и её тоже — топориком. Тут от топорика отлетело топорище, он принялся искать, глядь — а старуха валяется рядом в луже крови. В комнате бубнил телевизор, он пошёл посмотреть, а возле телевизора — мёртвый старик. Поскольку ему было уже всё равно, он непонятно зачем увеличил звук телевизора. На буфете валялся узелок, в нём был кошелёк, он положил все имевшиеся там бумажные деньги себе в карман и отправился восвояси. Ну как? Вот вам все факты. Письменные показания, данные в полиции и в прокуратуре, письменные показания, данные обвиняемым мне, результаты осмотра места преступления — всё совпадает. Была проведена проверка, которая подтвердила, что Коно, выпив, впадает в состояние чрезвычайного эмоционального возбуждения. Когда концентрация алкоголя в его крови достигала высшей цифры — 131 миллиграмм на децилитр, что соответствует состоянию сильного опьянения, он сразу же начинал буянить. Естественно, что, выпив поллитра, он был пьян в стельку, результатом стала эксплозивная реакция, и, начав с пустяковой перебранки, он кончил убийством и ограблением. Такова в общих чертах картина преступления.