Аджемоглу и Робинсон приходят к выводу, что «динамическая положительная обратная связь» между «инклюзивными экономическими институтами» (то есть промышленными фирмами, практикующими взаимность со своими работниками) и политическими институтами имела решающее значение для крупных ненасильственных демократических реформ в Великобритании. Инклюзивные экономические институты, утверждают они, «выравнивают игровое поле», особенно когда речь идет о борьбе за власть, что делает для элит более трудным «усмирить массу недовольных граждан силой», вместо того чтобы пойти им на уступки. Взаимность в сфере занятости порождала и поддерживала взаимность в политике:

В противоположность прагматическим уступкам ранних британских промышленных капиталистов крайняя структурная независимость надзорных капиталистов от человека порождает эксклюзивность вместо инклюзивности и закладывает основу для уникального подхода, который мы назвали радикальным безразличием.

Накопление свободы и знания в сочетании с отсутствием органической взаимности с людьми формирует третью необычную черту надзорного капитализма – коллективистскую ориентацию, которая, расходясь с давними ценностями рыночного капитализма и рыночной демократии, также резко отклоняется от неолиберального мировоззрения, стоявшего у истоков надзорного капитализма. Ради собственного коммерческого успеха надзорный капитализм направляет нас к коллективу улья. Этот приватизированный инструментарный общественный строй представляет собой новую форму коллективизма, при которой рынок, а не государство концентрирует в своей сфере и знание, и свободу.

Эта коллективистская ориентация – явление неожиданное, учитывая корни надзорного капитализма в неолиберальном учении, возникшем шестьдесят лет назад как реакция на кошмар тоталитарного коллективизма середины XX века. Позже, с исчезновением угроз со стороны фашизма и социализма, идеологи неолиберализма сумели ловко переопределить современное демократическое государство как новый источник коллективизма, которому нужно сопротивляться всеми возможными средствами. Выхолащивание «двойного процесса» творилось во имя победы над предполагаемой коллективистской опасностью «избытка демократии»[1269]. Теперь улей имитирует «государство муравьев», которое даже презиравший демократию Хайек высмеивал как нечто несовместимое с человеческой свободой.

Конвергенция свободы и знания превращает надзорных капиталистов в самозваных хозяев общества. Со своих доминирующих позиций в сфере разделения знания привилегированная каста «настройщиков» управляет ульем, культивируя его как источник непрерывных поставок сырья. Подобно тому как менеджеров начала XX века учили «административной точке зрения» как режиму знания, необходимому в условиях иерархической сложности новой большой корпорации, сегодняшние первосвященники практикуют прикладное искусство радикального безразличия – принципиально асоциальный режим знания. Когда применяется радикальное безразличие, контент оценивается по его объему, диапазону и глубине содержащегося в нем излишка, измеряемым «анонимной» эквивалентностью кликов, лайков и времени задержки, несмотря на очевидный факт, что вложенные в него и глубоко непохожие друг на друга смыслы берут свое начало в совершенно различных человеческих ситуациях.

Радикальное безразличие – это ответ на экономические императивы, и лишь изредка мы можем беспрепятственно бросить взгляд на его применение в качестве чисто управленческой нормы. Одним из таких эпизодов был внутренний меморандум Facebook 2016 года, ставший доступным порталу BuzzFeed в 2018 году. Написанный одним из давних и наиболее влиятельных руководителей компании Эндрю Босуортом, он дал представление о применении радикального безразличия на практике. «Мы часто говорим о хорошем и плохом в нашей работе. Я хочу поговорить о грязном», – начинает Босуорт. Далее он объясняет, что в рамках мировоззрения «организм среди организмов», необходимого для продвижения к тотальности и, следовательно, к росту надзорных доходов, эквивалентность выше равенства: