Она не обратила на это внимания:

— Мы это знали. Мужчины, поднявшиеся на борт, понятия не имели, но наша богиня сказала об этом рани. Поэтому я поехала с ними, и мы с генералиссимусом решили, что через год-другой я смогу доложить ей обо всем. Я полетела, как ее шпион, если вы хотите так представить дело. Но я сделала все возможное для этой колонии, и причина, по которой я пришла изначально, больше не является тайной.

— Кажется, я начинаю понимать. Вы сказали, что Сухожилие ваш генерал, раис-мужчина. Тривигаунт никогда бы не принял генерала мужского пола. Кстати, а Бала родилась там?

— С этими желтыми волосами? Конечно нет. Ее отец был там, но ее мать была одной из тех женщин, которых наши мужчины подобрали здесь.

— Я понимаю.

— То, что я сейчас скажу, может показаться вам тщеславным, а я терпеть не могу тщеславие. — Ни в голосе, ни в лице Малики не было и намека на юмор. — Но здесь село очень много спускаемых аппаратов, и колонисты большинства из них не пошли по нашим стопам. Их мужчины сражаются с инхуми и их инхуманами и умирают, а их женщины разбегаются. Большинство умирает в джунглях. Но некоторые попали в другие колонии, и так было с матерью Балы. В те дни мы принимали всех женщин, которых могли заполучить.

— Ваш посадочный аппарат не смог вернуться?

— Он мог, и вернулся, но без меня. Мне следовало приставить к нему охрану, но я не думала, что это необходимо. Во всяком случае, у нас просто не было для этого людей.

— У меня есть идея, — внезапно сказала Джали. — Вы оба подумаете, что это глупо...

Ее прервала Бала, которая сказала мне:

— Ваш сын сделал все, Рог. Он действительно брат Сухожилия. Я сразу поняла это, как только он начал работать и заговорил с ними. Он замечательный, совсем как мой муж.

Шкура, войдя следом за ней, покраснел и уставился на свои сапоги.

Я поблагодарил ее, и Джали сказала:

— Он взял это от тебя, и вот что ты должен сделать. Поговорить с ними. Ты хочешь узнать, как кто-то добрался отсюда до Витка длинного солнца, и они могут знать. Это и была моя идея, Раджан.

— Хорошая, я считаю. Можно мне пойти в ваш подвал и поговорить с ними, Бала?

— Я должна пойти с вами, — сказала мне Малики. — В отсутствие Сухожилия я должна это сделать. Бала тоже должна пойти.

— И я, — сказала Джали. — Это была моя идея.

Шкура кашлянул, посмотрел на Балу и пробормотал:

— Там, внизу, не очень хорошо, Отец. Я имею в виду, что мы сделали все, что могли, опорожнили их горшки и вымыли их, но…

— Я все понимаю. В Бланко у меня было несколько человек, прикованных цепями к стене в сухой канализации. Надеюсь, к этому времени они уже освободились.

— Есть один человек, с которым, по-моему, тебе следует поговорить.

— Предводитель? — спросил я, а Бала: — Тот большой?

Шкура покачал головой:

— Женщина.

Малики улыбнулась:

— Ага!

— И будет лучше, если мы поднимем ее сюда. Вместо того, чтобы всем спускаться туда. Она очень слаба, ничего не может сделать, а нас пятеро. Я не думаю, что она вообще может ходить.

— Я уверен, что ты прав. Она будет говорить более свободно, когда другие ее не услышат. Это было бы... не скажу, что охотно принято. Допустимо, Бала? — Я отпил своего вина, которое оставляло желать много лучшего.

— Если Малики не против.

— Она… — начал Шкура.

— Она что? Пленница? Что ты собираешься сказать?

— А мы не можем поговорить где-нибудь в другом месте, Отец? Только ты и я? — Он многозначительно посмотрел на Джали и Малики.

— Ты ее узнал? Кто она такая?

Он покачал головой, и Орев каркнул:

— Бедн мал!

— Значит, она узнала тебя или сказала что-то еще, чего ты не хочешь разглашать, хотя Бала наверняка уже слышала это.

Он неохотно кивнул.

— Расскажи нам, Бала, — резко сказала Малики. — Это чепуха, и она может быть опасной. Расскажи!

— На самом деле ничего такого не было, — сказала Бала извиняющимся тоном. — Это было, когда он снимал повязку с ее ноги. Она сказала, что он напоминает ей кого-то, кого она когда-то знала.

— И это все? — рявкнула Малики.

Бала кивнула.

— Рога, Отец, — с несчастным видом пробормотал Шкура. — Она сказала, что того человека зовут Рог, и я немного похож на него.

— И это все?

— Нет речь! — дал свой совет Орев.

— Да. Мне кажется, что Бала не расслышала последние слова, не обратила на них особого внимания.

Малики наставила на меня указательный палец:

— Вас зовут Рог. Так вы говорите.

— Так оно и есть.

— Ваш сын не очень-то похож на вас.

— Здесь он больше похож на меня, чем там, в лагере, — сказал Шкура.

— Нет речь!

Малики бросила на Орева тяжелый взгляд, прежде чем снова повернулась к Шкуре:

— Его внешность меняется от места к месту? Ты это утверждаешь, молодой человек?

Кровь прилила к щекам Шкуры, и он указал на Джали:

— И она тоже. Спросите ее!

Малики встала:

— Вы, люди, с ума сошли! Сумасшедшие, абсолютно сумасшедшие, как и Надар[116].

— В таком случае нет смысла нас слушать, — сказал я ей. — Давайте лучше послушаем эту женщину-пленницу. По-видимому, она в здравом уме.

— Чего не скажешь, видевши, как она сражалась, — с глубоким удовлетворением произнесла Малики. — Один из мужчин сдался и заставил ее тоже сдаться, когда они были отрезаны, а полусотня Сухожилия окружила их со всех сторон.

Я начал было говорить, что мы обязаны выслушать такую храбрую женщину, но Малики перебила меня:

— Вы утверждаете, что все время меняетесь, как сновидения. Вы все еще утверждаете, что вы, все трое — просто сновидения?

— А где карабин моего сына? — спросил я ее. — Вы взяли его — очень разумно, как мне показалось, — когда он пошел в подвал с пленными.

Она растерянно огляделась по сторонам.

— Вы держали его на коленях, положив обе руки на него, и явно боялись, что мои внуки захотят поиграть с ним. А где он сейчас?

— Руж нет! — объявил Орев.

Я повернулся к Шкуре и Бале:

— Приведите ее сюда, пожалуйста. Я хочу видеть ее, и это может быть очень важно.

Джали отсутствовала два дня. Она вернулась сегодня вечером и сидела у нашего костра, выглядя настолько человеком, что мне снова и снова приходилось напоминать себе, что это не так.