– Будет, дорогой. Все будет, – решительно заверил князь. – Ты обратно когда поедешь?

– Вот ребят провожу, и поеду. И так задержался. А там еще дела есть. На меня ведь теперь школу повесили. Нужно соответствовать.

– Да, школа твоя нужна, – помолчав, согласился князь с какой-то неохотой, удивившей парня.

– Что-то не так, Дато батоно? – осторожно поинтересовался он.

– Э-э, бичико, все не так. Думал, сына отправлю, дочка вместо него останется, радовать меня будет. Она у меня умная, веселая, а поет, как птичка. А теперь сын уедет, и дочку увезти придется. Совсем один останусь.

– Прости, батоно, а жена твоя где? – не удержавшись, спросил Елисей.

– Умерла. Доктор сказал, это, ра-квия…[8] грудная жаба, – вздохнул хозяин дома. – Кровью кашляла долго.

«Туберкулез», – перевел для себя парень и, кивнув, извинился.

– Ничего. Давно было. Привык уже, – снова вздохнул князь.

– Ладно, Дато батоно. Пойду я, – допив чай, начал собираться парень. – А то там мои башибузуки опять чего-нибудь учудят без присмотра. Пока батальон здесь, я за них отвечаю.

– Слушай, вечером все сюда приходите, – помолчав, вскинулся князь. – Посидим, покушаем, вина выпьем. Мальчики твои покушают вкусно. Приходи.

– Дато батоно, эти юные крокодилы так тебя до отъезда по миру пустят, – рассмеялся Елисей. – Их же прокормить – проще самому пристрелить.

– Зачем так говоришь?! – возмутился грузин. – Вай-ме, мальчики растут же, им кушать надо, чтобы сила была. Все, вечером жду вас. Нино скажу, для вас петь станет. Клянусь тебе, как птичка поет, сам услышишь. Специально для нее пианину купил, учителя нанимал. Тот говорил: талант.

– Хорошо, батоно. Вечером придем, – улыбнувшись, пообещал парень.

– Ай, хорошо, – заулыбался князь, радостно потерев ладони.

Выйдя от князя, Елисей задумчиво осмотрелся и, чуть усмехнувшись, отправился на базар. Спустя час он нашел нужную лавку и, войдя, с интересом осмотрелся. Тут было много чего, но того, что искал парень, не наблюдалось. Продавец, окинув его быстрым, оценивающим взглядом, вышел из-за прилавка и, вежливо поздоровавшись, спросил, что именно парень ищет. Услышав заказ, он удивленно выгнул брови и, простецким жестом почесав в затылке, неожиданно улыбнулся:

– Кажется, я знаю, как вам помочь. Одну минутку.

Продавец скрылся в подсобке. Спустя минут десять он вернулся, неся в руках нужное. Елисей собственным глазам не поверил. В руках у него была настоящая испанская гитара. Взяв инструмент в руки, Елисей нежно коснулся струн и, быстро подкрутив колки, сделал перебор. Гитара зазвучала так, словно ждала этого момента.

– Вы и вправду умеете с ней обращаться, – уважительно кивнул продавец.

– А вы решили, что мне только балалайка впору? – иронично усмехнулся парень.

– Уж простите, сударь, но по вашему виду не скажешь, что вы музицировать мастер. Скорее, наоборот. Заглушать музыку.

– Да вы прямо философ, – рассмеялся Елисей, аккуратно опуская инструмент на прилавок.

– А как вы догадались? – вдруг спросил продавец. – Я, простите великодушно, закончил университет по факультету философии. А теперь вот… Вынужден музыкальные инструменты продавать, чтобы прожить. Увы, сударь, но оказалось, что философы никому не нужны. Да и инструменты тоже не особо жалуют.

– Понимаю, – улыбнулся парень. – Сколько эта красавица стоит? – перешел он к делу, кивая на гитару.

– Изначально хозяин выставлял за пять рублей на ассигнации, но теперь цена ее три с полтиною. На шести струнах играть мастеров у нас не много, как оказалось. Все привыкли к семистрункам.

– Это верно, – кивнул парень. – Три с полтиной, значит, – задумчиво повторил он, делая вид, что не готов приобретать инструмент за такую цену.

– Поверьте, сударь, это хорошая цена. Гитару эту из-за границы привезли. Она тут в городе одна такая, – заторопился продавец, видя его сомнения.

– Да, только с пяти рублей цена уже съехала до трех с полтиной, и то никто покупать не стал. А если вспомнить, что вам пришлось искать ее в задней комнате, то тут и говорить не о чем. Два рубля.

– Простите великодушно, сударь, но за два я никак отдать не могу. Три, не менее.

– Два с полтиной, и ни копейкой больше. Иначе пусть и дальше на складе пылится.

– Согласен. Забирайте, – раздался голос, и в лавку вошел полный мужчина средних лет с окладистой бородой с проседью. – Только с одним условием, перед уходом вы нам что-нибудь сыграете такое, – он повертел ладонью в воздухе, – для души. Я слышал, как вы ее пробовали. Думаю, вам есть, что спеть.

– Интересная у вас лавка, – внимательно присматриваясь к хозяину, негромко протянул Елисей. – Продавец – философ. А кем может оказаться хозяин, мне и подумать страшно.

– Было бы интересно услышать ваши размышления, – улыбнулся толстяк.

– Пожалуй, я бы поставил на музыканта. На музыканта, который вынужден был отойти от дел, чтобы писать музыку, – высказал парень первое, что пришло ему в голову.

– Вы провидец?! – в голосе хозяина лавки прозвучало неподдельное изумление. – Простите мое недоумение, сударь. Но как, черт возьми?

– Оглядитесь вокруг, – лукаво усмехнувшись, предложил Елисей. – Что вы видите?

– Лавку, – растерянно пожал плечами ее хозяин.

– Не просто лавку, а лавку музыкальных инструментов. Не думаю, что торговля у вас идет бойко, но дело свое вы не бросаете. А значит, у вас есть уверенность, что однажды они вам и самому пригодятся. А кому могут пригодиться музыкальные инструменты? Только музыканту. Спросите, зачем так много? Отвечу: для оркестра. А кому нужен оркестр? Тому, кто пишет музыку. Как видите, все просто, – развел парень руками.

– Глядя на вас, с ходу скажешь, что вы умеете только воевать и убивать. А слушая вас, подумаешь, что говорит человек с прекрасным образованием, – растерянно покрутил толстяк головой. – Откуда вы?

– Из порубежной крепости. Позвольте представиться. Директор школы пластунов, Елисей Кречет.

– Директор?! – изумлению хозяина лавки не было предела. – Прошу меня простить, сударь, но вы слишком молоды для подобной должности.

– Ну, как говорится, молодость – это недостаток, который с годами быстро проходит, – усмехнулся Елисей. – Поверьте, господа, для меня самого это назначение оказалось полной неожиданностью. Но таковы были реалии нашего бытия, что никому другому эту должность предложить