Но найти посланника оказалось непросто. Посольство экзотов либо не желало, либо не могло сообщить мне, где он находится; в штаб-квартире экспедиционных сил мне тоже заявили, что не знают. Разумеется, мой собственный департамент следил за всеми перемещениями по городу важных граждан других планет, таких как братья Грэймы и посланник экзотов. Но в данном случае не было никакой информации о том, что Падма покинул помещение, где я в последний раз видел его вместе с Яном Грэймом сегодня утром. Наконец я собрал в кулак всю свою решительность и, позвонив самому Яну, спросил, у него ли Падма.

В ответ я услышал короткое «нет». Если бы Падма был у него, дорсаец типа Яна скорее отказался бы отвечать, чем прямо солгал. Я сдался. Я падал с ног от усталости и сказал себе, что должен поехать домой, поспать хотя бы несколько часов, а потом снова начать поиски.

Взяв с собой в машину одного из солдат, чтобы тот поручился за меня перед патрулями, я вернулся в свою темную квартиру. Когда я вошел в гостиную и включил свет, то увидел Падму. Он ждал меня, расположившись в одном из кресел.

Потрясение, которое я испытал, оказалось достаточно сильным — словно передо мной возник призрак человека, с чьих похорон я только что вернулся. Я остановился, уставившись на него.

— Извините, что застал вас врасплох, Том, — сказал он, — Я знаю, вы собирались выпить и забыть обо всем на несколько часов. Так или иначе, почему бы вам действительно не выпить?

Падма кивнул в сторону бара, встроенного в угол гостиной. Я никогда им не пользовался, за исключением тех случаев, когда принимал гостей; но он всегда был полон — это входило в договор об аренде. Я подошел к стойке и смешал бренди с водой. Я знал, что нет никакого смысла предлагать Падме алкоголь.

— Как вы сюда попали? — спросил я, не оборачиваясь.

— Сказал вашему привратнику, что вы меня искали, — ответил Падма, — Он меня впустил. Мы, экзоты, не настолько часто встречаемся на вашей планете, чтобы он меня не узнал.

Я одним глотком осушил полстакана и сел в противоположное кресло. Освещение в квартире стало ярче, когда за окнами стемнело. Мягкий свет лился с потолка и из маленьких отверстий и ниш в стеках. В своих голубых одеждах Падма выглядел словно изображение Будды, возвышающегося над всем человеческим и житейским.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовался я, — Целый день вас ищу.

— В сложившейся ситуации вы вполне могли обратиться ко мне за помощью. Поэтому я хотел встретиться с вами там, где вы не могли бы предположить, что причиной моего отказа является давление извне.

— Отказа? — удивился я. Бренди и вода, которые я проглотил, казалось, уже ударили мне в голову. — Вы даже не собираетесь меня выслушать, прежде чем сказать «нет»?

— Надеюсь, — произнес Падма, — что сначала вы выслушаете меня, Том, прежде чем отвергнуть то, что я собираюсь вам сказать. Вы думаете, что я могу как-то воздействовать на Яна Грэйма, чтобы тот увел своих солдат на расстояние половины окружности планеты от Бловена, или иным образом вывести ситуацию из нынешнего критического состояния. Но правда в том, что я не могу этого сделать, и даже если бы я мог, я бы этого не сделал.

— Не сделал бы, — тупо повторил я.

— Да. Именно так. Но не просто по собственному выбору. В течение четырех веков, Том, мы убеждали всех остальных, что предназначение человечества связано с настоящим и прошлым. У нас, экзотов, есть сейчас достаточно точная наука, называемая онтогенетикой, которая помогает предвидеть исторические последствия того или иного события в настоящем или будущем. Мы не делаем секрета из существования подобной науки. Но это не означает, что мы можем управлять событиями, особенно когда другие все еще стремятся отвергнуть самое существо того, с чем мы имеем дело, — концепцию большой, перемещающейся картины событий, которые включают в себя всех нас и наши жизни.

— Я католик, — сказал я. — Я не верю в предназначение.

— И мы, жители Мары и Культиса, тоже, — продолжал Падма. — Но мы верим в физику человеческих действий и взаимодействий, которые, как мы считаем, работают в определенном направлении, стремясь к определенной цели, которая, как мы сейчас считаем, отстоит менее чем на сто лет — если, собственно, мы уже ее не достигли. Движение к этой цели нарастало, по крайней мере в течение последнего тысячелетия. Ни один индивидуум или группа в настоящее время не в состоянии противостоять этому движению или изменить его направление. Лишь некто более могущественный, чем человек, каким мы его знаем, мог бы это сделать.

— Наверняка, — согласился я. Стакан в моей руке был пуст. Я не помнил, как выпил остаток его содержимого, но алкоголь в некоторой степени снял усталость и напряжение. Я встал, снова подошел к бару и вернулся с полным стаканом, в то время как Падма молча ждал. — Конечно, я понимаю. Вы думаете, что заметили здесь историческую тенденцию, и не хотите вмешиваться, боясь ее нарушить. Изящное оправдание тому, чтобы ничего не делать.

— Это не оправдание, Том, — И на этот раз в его голосе прозвучала некая глубокая нота, которая на мгновение очистила мой разум от паров бренди и заставила меня взглянуть на него. — Я не говорил, что не собираюсь ничего предпринимать в данной ситуации. Я говорю, что ничего не могу сделать. Даже если бы я попытался — это было бы бесполезно. Не только для вас эта ситуация чересчур тяжела: для всех остальных тоже.

— Как вы это узнаете, если не попытаетесь? — спросил я. — Хотелось бы увидеть вашу попытку и ее результат. Тогда, вероятно, я бы вам поверил.

— Том, вы можете поднять меня с этого кресла?

Я посмотрел на него. Я не дорсаец, но достаточно велик для моей планеты. В данном случае это означало, что я был на голову выше Падмы и, вероятно, на четверть тяжелее. Кроме того, я моложе его и всю жизнь старался поддерживать себя в хорошей физической форме. Я вполне мог бы поднять кого-либо, равного мне по весу, с этого кресла без особого труда, а Падма был еще легче.

— Если только вы не привязаны, — заявил я.

— Я не привязан, — Он на мгновение встал, потом снова сел. — Попробуйте меня поднять, Том.

Я поставил стакан, подошел к креслу. Обхватив Падму под мышками, я попытался его поднять.

Но мне не удалось даже сдвинуть экзота с места. Даже если бы он был каменной статуей в натуральную величину, я и то мог бы рассчитывать на большее.

Наконец я сдался.

— Сколько вы весите? — поинтересовался я, отдышавшись.

— Не больше, чем вы думаете. Сядьте, Том, — (Я сел.) — Пусть это вас не беспокоит. Это, конечно, трюк. Нет, не механический, а физиологический.

— Встаньте, — потребовал я. — Дайте мне еще раз попробовать.

Он встал. Я попытался. Он был все так же неподвижен.

— А теперь, — предложил он, когда я во второй раз сдался, — попробуйте снова, и вы обнаружите, что можете меня поднять.

Я вытер лоб, обхватил его руками и изо всех сил потянул вверх, в результате чего чуть не подбросил его к потолку.