Дюкр отошел от еще теплого тела и стал ждать, когда осядет пыль. Короткий меч в его правой руке был липким от крови и при каждом взмахе издавал странный всхлипывающий звук.

Мимо мчались всадники. Между ними, жужжа, словно навозные мухи, пролетали стрелы. Дюкр успел загородиться от одной, летевшей ему в лицо. Стрела с силой ударила в щит; левая рука передала удар, отчего треснула кожаная полоска, защищавшая историку рот и подбородок.

Тарианская кавалерия почти осуществила желаемый маневр — отрезать дюжину виканских взводов от основной части войск. Ответная атака клана Вороны была яростной и стремительной, но дорого обошлась воинам. Историк чувствовал, что эту цену виканцы заплатили напрасно: их контрудар захлебнулся.

Разрозненным пехотным отрядам Седьмой армии не оставалось иного, как сбиться в четыре новых, из которых только один обладал достаточной численностью. Сейчас он упорно прорывался к своим. Клан Вороны угрожающе поредел; тарианцам противостояло менее двух десятков всадников. Каждого из них плотно окружали вражеские кавалеристы. Мелькали кривые сабли, неся смерть людям и лошадям. Предсмертные судороги лошадей были еще ужаснее человеческих.

Дюкра самого едва не сшибла вражеская лошадь. Историк сумел увернуться и тут же ударил мечом в бедро ее всадника — тарианского воина в кожаных доспехах. Острие пропороло кожу доспехов, вонзилось в тело и уперлось в кость. Дюкр что есть силы повернул меч.

Всадник ударил его саблей, помяв щит. Дюкр пригнулся и вырвал меч. Из раны тарианца заструилась кровь. Дюкр продолжал наносить удары, пока обезумевшая лошадь не умчалась вместе с бездыханным всадником.

Дюкр поправил шлем, стер с лица пот и грязь. Поискав глазами малазанских пехотинцев, он поспешил к ним.

Со времени битвы в Санимонской долине прошло уже три дня. Хундрилы, выступившие неожиданными союзниками малазанцев, преследовали остатки враждебных им трегинов и билардов. Их помощь была неоценимой, но однократной. Посчитав свою миссию исполненной, хундрилы исчезли и больше не возвращались.

Их налет на войска Корболо Дэма разъярил перебежчика. Отомстить хундрилам он не мог, и потому вся ярость ответных ударов досталась «собачьей упряжке» Кольтена. Сегодня был четвертый день его безостановочных атак, и ничто не предвещало их окончания.

«Собачью упряжку» взяли в кольцо осады. Воины Дэма нападали с флангов и с тыла; зачастую — с нескольких направлений сразу. У вражеских мечей, копий и стрел был надежный союзник — изможденность всех, кто тянул «упряжку». Солдаты падали и уже не поднимались. Мелкие раны, на которые раньше не обращали взимания, поглощали последние скудные запасы сил. У некогда выносливых людей отказывало сердце, лопались кровеносные сосуды, и тогда из ран ударяли фонтаны темной, почти черной крови.

То, чему Дюкр становился невольным очевидцем, превосходило его способность ужасаться, а также способность понимать и объяснять увиденное.

Вместе с историком к пехотинцам Седьмой армии удалось прорваться нескольким мелким отрядам. Пехота заняла оборонительную позицию, называемую «колесом мечей». Название было достаточно странным, ибо острые «спицы» этого «колеса» торчали наружу. Однако никакая лошадь (какой бы обученной она ни была) не могла прорваться сквозь этот заслон.

Внутри круга один солдат начал ударять мечом по щиту и что-то выкрикивать в такт ударам. Живое колесо стало вращаться, медленно двигаясь к западному флангу «собачьей упряжки».

Дюкр двигался вместе с другими, добивая раненых врагов везде, где они ему попадались. Рядом с живым колесом ехали пятеро всадников из клана Вороны — единственные, кто уцелел при контратаке. Двое из них были серьезно ранены.

Вскоре «колесо мечей» приблизилось к позициям Седьмой армии и распалось. Виканцы, пришпорив взмыленных лошадей, поехали в южном направлении. Дюкр пробирался между пехотинцами, стремясь найти хоть пятачок, свободный от людей. Отыскав такое место, он выплюнул на землю кровавую слюну, опустил дрожащие от напряжения руки и медленно поднял голову.

Мимо него шли беженцы. Сотни грязных, запыленных лиц были повернуты в его сторону. Люди смотрели не на Дюкра, а на тонкую цепь пехотинцев за его спиной — единственную защиту, пока уберегавшую их от смерти. Они безучастно двигались, разучившись думать и что-либо чувствовать. Они потеряли почти все, и только инстинкт еще заставлял их цепляться за последнее, что у них оставалось, — детей.

Из потока беженцев отделилось двое. Они направлялись к Дюкру. Историк отупело глядел на них. У него не было сил вспоминать, кто это. Все лица теперь стали для него лицами беженцев.

— Господин историк!

Голос выбил Дюкра из его дремы наяву. Он разжал пересохшие губы.

— А, это вы, Лулль.

Дюкр сообразил, что капитан протягивает ему измятую фляжку. Он убрал меч в ножны, взял фляжку и сделал несколько глотков. От прохладной воды у него заболело все во рту, но историк отмел боль и продолжал пить.

— Мы вступили на Геленскую равнину, — сказал Лулль.

Дюкр узнал и второе лицо: то была его Безымянная морячка. Женщину шатало. Дюкр заметил у нее на плече опасную колотую рану. Наверное, вражеское копье, скользнув по щиту, все же задело ей плечо. Из разорванной кольчуги капала кровь.

Их глаза встретились. В светло-серых глазах женщины (когда-то таких красивых и выразительных) совсем не осталось жизни. Но Дюкра встревожило не это, а собственное безучастное отношение, пугающее отсутствие каких-либо чувств.

— Кольтен позвал вас к себе, — сказал Лулль.

— Значит, он пока еще жив?

— Да.

— Наверное, ему нужно вот это.

Дюкр вынул темный стеклянный пузырек с прикрепленной серебряной цепочкой.

— Это ведь дарили ему, а не мне.

— Нет, старик, ему нужны вы, — хмуро возразил Лулль. — Мы натолкнулись на племя из Санит-одхана. Пока что они лишь наблюдают за нами.

— Похоже, местные племена не с такой прытью примыкают к мятежникам, — сказал Дюкр.

Звуки сражений на флангах постепенно стихали. Очередное короткое затишье — только-только успеть подлатать доспехи и унять кровь.

Капитан махнул Безымянной морячке, и все трое пошли рядом с беженцами.

— И что это за племя? — спросил Дюкр, вспомнив слова Лулля. — Какое отношение оно имеет ко мне?

— Кольтен принял решение, — ответил Лулль.

Дюкра прошиб озноб. Он было хотел продолжить расспросы, но удержался. Подробностей решения Лулль все равно не знает, поскольку оно принадлежит Кольтену.

«Этот человек возглавляет армию, отказывающуюся погибать. За двое с лишним суток противник не сумел убить ни одного нашего беженца. Пять тысяч солдат… теперь они готовы плюнуть в лицо любому богу».

— Что вам известно о племенах, обитающих близ Арена? — спросил Лулль.

— Они не питают особой любви к нынешним хозяевам города.