а Коля — клетку с птицей. Уже вечерело, и стал накрапывать дождь, и от тучи, что повисла над городом, стало совсем темно. Но на автобусной станции ярко горел свет и бурлила жизнь. Приходили и уходили автобусы, спешили пассажиры с чемоданами и детьми.

— Иди под навес, — приказал Сергей Алексеевич.

Коля, вобрав голову в плечи, побежал под навес.

Сергей Алексеевич стал в очередь в билетную кассу, издали наблюдая за Колей. Над головой паренька горела лампочка, и Сергею Алексеевичу было видно, как Коля помахал ему рукой.

Нет, все же если он напишет это длинное письмо, то отправит его Коле.

Неожиданно вместе с ударом грома погас свет, и все погрузилось в темноту, и в этой темноте голоса людей, трубные звуки сирен автобусов, словно рев загнанных слонов, скрежет тормозов звучали намного громче и тревожнее.

Какой-то автобус, выхватив из темноты фигурку Коли, остановился рядом с навесом. Началась посадка.

А дождь уже перешел в ливень и хлестал с упрямой силой, и люди, что спешили на посадку, захватили в свой водоворот Колю и потащили с собой. Он отбивался, рвался обратно, но людской поток тащил и тащил его. И над толпой уже висел рой зонтиков, и Коля ничего не видел, всеми силами стараясь сохранить клетку с птицей.

— Осторожно! — кричал он. — Осторожно! — Крик его тонул в тесноте, грохоте грома и дождя и объявлений по радио.

— Граждане пассажиры, — объявляли по радио, — соблюдайте порядок. Автобусы уходят по расписанию.

Фары автобусов разрезали темноту, и в их призрачном свете все казалось неестественным: и дождь, и люди.

— Граждане пассажиры! Автобус до Симферополя подан… Занимайте места…

Коля наконец вырвался из суматошной толпы и бросился искать симферопольский автобус. Но там старика не оказалось.

— Сергей Алексеевич! — без всякой надежды на успех крикнул Коля. — Сергей Алексеевич!

Никто не отзывался.

И снова Коля побежал через площадь, к тому месту, где они расстались. Он размахивал клеткой со взмокшим несчастным кенаром и сам был тоже мокрый и нахохлившийся.

Но поздно: ему навстречу выплыл гигантский автобус, на котором впереди написано: «СИМФЕРОПОЛЬ».

Коля прыгал перед проплывающими мимо него окнами автобуса, но ничего толком не увидел.

Из-за угла

На следующее утро, как всегда, Коля побежал в порт. Затем, расстроенный очередной неудачей, поплелся в цирк на репетицию Тиссо, надеясь там найти Юрку. Он вспомнил дорогой, шагая среди счастливых, беззаботных отдыхающих, как неудачно проводил вчера Сергея Алексеевича, и подумал, что ему решительно не везет на встречи и проводы.

На манеже вольтажировал Тиссо: репетировал свой номер. Юрка бегал рядом с его лошадью.

Коле всегда нравилось приходить в утренний цирк, когда зрительный круг пуст и арена от этого кажется таинственной и огромной. И Тиссо нравился Коле. Он могучий, широкоплечий атлет, скор в движениях, необычайно ловко переворачивается в воздухе. И все это казалось ему недосягаемым, чем-то почти волшебным. Он с восторгом выбежал на арену и, подменив Юрку, стал бегать рядом с лошадью, подавая на ходу наезднику те мячи, которые он ронял.

Тиссо все увеличивал скорость, и Коля, бегая рядом, прибавлял скорость, и ему было жарко, но приятно радовала эта лошадь, ошпаривающая его своим дыханием и запахом, и он уже сам себе казался таким же сильным и ловким, как Тиссо.

И он влюбленно смотрел на Тиссо, потому что вообще любил людей, и старика поэтому полюбил, и даже фотографа, что фотографировал его на Витькином камне, он поэтому помнил.

— Не устал? — крикнул Тиссо.

— Нет, — захлебываясь от бега и внутренней радости, ответил Коля.

И тут же услыхал Юркин голос:

— Коля, к тебе пришли.

Коля оглянулся и глазам своим не поверил: перед ним стоял Сергей Алексеевич. «Вот чудно! — подумал Коля. — Значит, не уехал». И ему совсем стало хорошо, и он даже забыл, что встречал утром неудачно пароход. Да и как ему было помнить об этом, когда кругом столько хорошего.

Сергей Алексеевич улыбнулся Коле.

«Когда старик улыбается, — заметил Коля, — он делается моложе. И вообще, какой он сегодня торжественный и непривычно довольный. В белой чистой рубахе, в новых брюках. Красавчик, а не старик». Коля бросился ему навстречу, и они поздоровались за руку.

Тиссо остановил лошадь около ребят и Сергея Алексеевича и ловко и красиво спрыгнул на манеж.

— Юра, поводи, — приказал он и вытер вспотевшее лицо махровым полотенцем.

— Здравствуйте, — сказал Сергей Алексеевич.

Тиссо кивнул в ответ.

Юрка взял лошадь за поводья и начал водить ее по кругу.

— Хороша лошадка, — заметил Сергей Алексеевич.

Тиссо снова в ответ только кивнул, подпрыгивая, играя мышцами.

— Пожалуй, я пойду, — сказал Сергей Алексеевич, хотя ему уходить совсем не хотелось, не для этого он остался. — Коля, когда будешь посвободнее, загляни…

— Что это вы его опекаете? — вдруг спросил Тиссо.

— Привязался, — доверчиво и охотно ответил Сергей Алексеевич. — Он мне сына напоминает.

Что-то с ним произошло в последнее время, и то, что раньше он скрывал от всех свою боль о Витьке, он теперь начал выплескивать наружу.

— Сына? — переспросил Тиссо, заметил, что Юрка остановился, и крикнул: — Не останавливайся, води, води! — Повернулся к Сергею Алексеевичу. Лицо его при этом было отчужденным, он был занят собой. — Ваш сын, видно, постарше меня?

— Сын у Сергея Алексеевича погиб в войну, — вмешался в разговор Коля. — В пятнадцать лет. Не вернулся из разведки.

— Извините, — сказал Тиссо. — Как же такой пацан попал на фронт?

— Мы жили на границе, — сказал Сергей Алексеевич.

— А кто же его послал в разведку? — спросил Тиссо.

Сергей Алексеевич перехватил испуганный взор Коли и заметил, что и Тиссо смотрел на него выжидательно. И под этими перекрестными взглядами он почувствовал себя как на суде. Никто так с ним еще не разговаривал никогда о Витьке.

— Сергей Алексеевич, — сказал Коля, — пойдемте погуляем… А то здесь что-то жарко.

Но Сергей Алексеевич не ответил ему, он поднял глаза на Тиссо и тихо произнес:

— Я.

Впервые за сегодняшний день тоска по сыну снова вошла в него, и ему уже не казалось, что Коля похож на Витьку, и он понял, что никакая подмена не заменит потерянного, и нечего заниматься самообманом. И было совершенно непонятно, зачем он околачивается здесь, в цирке, и он пожалел, что не уехал.

— Жестоко вы жили, — сказал Тиссо.

— Время такое было, — ответил Сергей Алексеевич. — Надо было спасать всех детей.

— Время. — Тиссо подошел к лошади. — Иди сюда, Алмаз, сюда, мой дорогой. — Достал из кармана кусочек сахара и сунул лошади в зубы. — Время-то прошло, а сына у вас нет, и все, кроме вас, о нем