признаков, в конечном счете метафоры, преобразующей мир в новых отношениях, и вянет под рукою творческого деятеля. Напрямую связав идею со словом, он исходит из вещи как из Благодати, данной Богом, судьбой или начальством, которой вполне достаточно для животного благоденствия в ожидании небесной награды. Готовая информация, навязываемая извне, подавляет, в коммуникативном усилии происходит подмена мышления мыслью, εργον вытесняет ενεργεια, в размноженных бесчисленных текстах замирает не только личное ощущение, но и вся продуктивная сила энтелехии – порождения и обновления содержательных форм концепта в изменчивых красках образа – понятия – символа.

Особенно символ неприятен позитивисту. Однако и западные ученые показали его роль в познании. Дж. Брунер (1971) определяет развитие человеческого интеллекта как становление трех основных его методов познания:

1) предметные действия, которые вырабатывали понятие о предметном значении слова;

2) оперирование образами восприятия и представления, обогатившие сознание содержанием понятия;

3) оперирование готовыми символами, т.е. «несобранными» в понятия автономными предметными (денотатными) и словесными (сигнификатными) признаками.

Каждый последующий этап развивался на основе предыдущего, как это мы и видели на примере русской ментальности (Колесов 2002). Понятийное мышление – факт Нового времени и развивается не ранее XVII века.

Номинализм современного сознания, получающего готовое знание посредством отчужденной вещи, уплощает мир в его горизонтах: человек уже не романтик, как реалист, и не дерзкий авантюрист, подобно концептуалисту. Поклонением вещи, сжимающей всю градуальность созидания «вещи» – от мысли и слова – делает человека рабом предметного мира, созданного им самим.

Не в «третьем мире идей» проживает он жизнь сегодня, но в мире телесно-вещного их подобия. Отказ от свежего ветра со стороны концепта оборачивается отказом понять этот мир как мир идеальных сущностей. За ноосферой, за конструктами рукотворного «третьего мира» исчезает сущность, и концепт становится просто концепцией. Нет, вовсе не Бытие является основной идеей русского философствования (Гайденко 1997), а

«идея сущего есть основная идея русской философии» (Бердяев 1911: 144).

И решить ее может только реализм.

В своем самодовольстве мы не замечаем собственных грехов, и Бог оставляет нас, сожалея, что не на тех он поставил, не тех призывал, не о том молился…

Или – всё же – это всего лишь момент в истории? Ведь у нас есть наш язык, а

«язык – это явление народности, и на этом надо стоять так же твердо, как стоят индейцы, до конца»

– завещал нам последний представитель русского Серебряного века, писатель Михаил Пришвин.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заключать здесь не значит запереть на замок; наоборот, собрав все полученные результаты, выставить их для общего пользования с целью призвать к дальнейшему развитию таких результатов.

Русские мыслители относились к различным социальным группам, классам, конфессиям, национальностям и характеру образования, но все они были патриоты и умные люди. И прислушаться к их суждениям было бы небесполезно.

Русская философия XIX века онтологична, ее предмет – сущность бытия. Естественным следствием их работы стало выяснение связей элементов семантического треугольника, открытого на субстрате Троицы в 1892 г. при столкновении русского реализма с западным номинализмом позитивистского толка. К концу XIX века основные элементы Логоса: вещь, идея и слово – уже осознаны, описаны и сформулированы.

Немецкое неокантианство перевело стрелки философских проблем на гносеологию, и предмет философии изменился: теперь это проблема сущности сущего, под которым русские философы символически видели Бога, поскольку их теория познания была этически окрашенной. Но под маской «сущности сущего» вызревала идея концепта, понятие о котором известно с начала XX века: осознавались, описывались и формулировались содержательные формы концепта: образ, понятие и символ – и одновременно осознавалось различие между концептом и понятием как его феноменом или явлением. Однако сама идея концептуального квадрата не отлилась в законченные формы по внешним причинам. К этой идее шли с разных сторон (ср. работы Сергея Аскольдова и Густава Шпета), попутно уточняя смысл некоторых идей Гегеля (Иван Ильин и Александр Кожев).

Оглядывая пройденный русской философией путь, понимаешь, что стыдиться нечего: глубокие были философы, прекрасные стилисты и чуткие души. И не их вина, что нынешнее поколение нахватало различных терминов разного происхождения, не отдавая себе отчета в том, что они могут обозначать одно «понятие» как концепт. В самом деле, то, что для англичанина модель, для француза система, а для немца структура, для русского всегда остается живым организмом – телом. Термины эти нельзя смешивать по одному тому, что в соответствии с их концептуальным смыслом они представляют собой национально окрашенное понятие о единстве целого в его элементах: система как устройство и сочетание, структура как строение и порядок, модель как мера и образец – и живое тело.

В нашем понятии мир предстает как Всеединство – в единстве субъекта мысли и вещного объекта, которое и понимается как концепт сущего, диалектическим движением внутренних противоположностей антиномически представленный и символически данный нам в мир.

В книге описан законченный цикл развития русского реализма на фоне постоянной схватки с номинализмом. Номиналистическая философия марксизма способствовала постепенному вхождению в научную практику номиналистических взглядов с креном в сторону концептуализма, ставшего основным, внешне примиряющим реализм с номинализмом, складом мысли. Но философский марксизм долго предохранял от влияния постмодернизма – того «веселого нигилизма» и ловкого штукарства, о котором предупреждал Густав Шпет. Но нынешнее состояние научного метода характеризуется философским эклектизмом на фоне позитивистской серости. Полуобразованные толпы научных работников устремились за дипломами, не давая себе труда вдуматься в те результаты длительной работы мысли, которые оставлены нам «для прокормления». Эта книга – напоминание о том самобытном и настоящем, которое могло бы быть в России, но велением истории и нашей вялостью не состоялось. Своими животворными истоками оно еще долго питало научную мысль, особенно в Европе, пока не склонило головы под натиском неизбежного концептуализма.

Остается надежда на молодое поколение…

В конце концов,

«всякая истинная философия есть платонизм».

ЛИТЕРАТУРА

Аверинцев С.С. Два рождения европейского рационализма // Вопросы философии. 1989. № 3. С. 3 – 19.

Аверинцев С.С. «Мировоззренческий стиль»: подступы к явлению Лосева // Вопросы философии. 1993. № 9. С. 16 – 22.

Аксаков К.С. Сочинения: В 2 т. T. I. Μ., 1898; T. II. Μ., 1875.

Алексеев (Аскольдов) С.А. Мысль и действительность. Μ., 1914.

Арон Р. Мнимый марксизм. Μ., 1993.

Артемьева Т.В. История метафизики в России XVIII века. СПб., 1996.

Аскольдов С.А. Основные проблемы теории познания и онтологии. СПб., 1900.

Аскольдов С.А. А.А. Козлов. Μ., 1912.

Аскольдов С.А. Сознание как целое. Μ., 1918.

Аскольдов