— Ваше величество? — Мормонт опустил свой меч всего на дюйм. — Эти люди напали на вас.

— Они меня спасали. — Дени потрясла ушибленной рукой. — Это тот, другой, квартиец, замышлял недоброе. — Она оглянулась вокруг, но он уже исчез. — Он из Жалостливых. В коробочке, которую он дал мне, был мантикор, а старик у меня ее выбил. — Медник все еще валялся на земле, и Дени помогла ему встать. — Мантикор тебя ужалил?

— Нет, добрая госпожа, — трясясь, ответил он, — иначе я был бы уже мертв. Но он коснулся меня. А-ай! Упал прямо мне на руку. — Он обмарался — и не диво.

Дени дала ему серебряную монету за урон и отослала прочь, а потом снова обернулась к старику:

— Кому я обязана своей жизнью?

— Вы ничем не обязаны мне, ваше величество, а зовут меня Арстан, хотя Бельвас в пути нарек меня Белобородым. — Чхого отпустил его, но старик так и остался стоять на одном колене. Агго перевернул его посох, тихо выбранился по-дотракийски, соскреб о камень останки мантикора и отдал посох старику.

— А кто такой Бельвас? — спросила Дени.

Громадный коричневый евнух вышел вперед, спрятав в ножны свой аракх.

— Это я. Бельвас-Силач, как прозвали меня в бойцовых ямах Миэрина. Я ни разу не терпел поражения. — Он похлопал себя по животу, покрытому шрамами. — Я даю противнику один раз пустить мне кровь, а потом убиваю его. Сосчитайте порезы — и вы будете знать, скольких человек убил Бельвас-Силач.

Дени не было нужды считать — она и так видела, что шрамов много.

— А что ты делаешь здесь, Бельвас-Силач?

— Из Миэрина меня продали в Квохор, а оттуда в Пентос, толстяку с душистыми волосами. Он-то и послал Бельваса назад через море, дав ему Белобородого для услуг.

Толстяк с душистыми волосами…

— Иллирио? Вас послал магистр Иллирио?

— Да, ваше величество, — ответил Белобородый. — Магистр просит извинить его за то, что вместо себя послал нас, но он уже не может сидеть на коне, как в молодости, а море дурно влияет на его желудок. — Старик, начавший говорить на валирийском Вольных Городов, перешел на общий язык. — Сожалею, если мы встревожили вас. По правде сказать, мы не были уверены, ибо ожидали увидеть особу более… более…

— Царственную? — засмеялась Дени. Сегодня она не взяла с собой дракона, а ее наряд и правда затруднительно было счесть королевским. — Ты хорошо владеешь общим языком, Арстан. Ты из Вестероса?

— Да. Я родился на Дорнийских Марках, ваше величество. Мальчиком я служил оруженосцем у рыцаря из числа домочадцев лорда Сванна. — Он поднял перед собой посох, как древко знамени. — Теперь я — оруженосец Бельваса.

— Староват ты для оруженосца. — Сир Джорах стал рядом с Дени, держа под мышкой медное блюдо. От соприкосновения с крепкой головой Бельваса оно сильно погнулось.

— Не так уж стар для того, чтобы служить моему сюзерену, лорд Мормонт.

— Ты и меня знаешь?

— Я пару раз видел вас на турнирах. В Ланниспорте вы чуть не вышибли из седла Цареубийцу. И на Пайке мы встречались. Вы не помните меня, лорд Мормонт?

— Твое лицо мне знакомо, — нахмурился сир Джорах, — но в Ланниспорте были сотни народу, а на Пайке — тысячи. И не называй меня лордом. Медвежий остров у меня отобрали — теперь я просто рыцарь.

— Рыцарь моей Королевской Гвардии. — Дени взяла его за руку. — Мой верный друг и добрый советчик. — Достоинство и спокойная сила, которые чувствовались в Арстане, пришлись ей по душе. — Встань, Арстан Белобородый. Добро пожаловать, Бельвас-Силач. Сира Джораха вы уже знаете, а это ко Агго и ко Чхого, кровь от моей крови. Они пересекли со мной красную пустыню и видели рождение моих драконов.

— Лошадники, — осклабился Бельвас. — Бельвас много лошадников убил в бойцовых ямах. Они дребезжат, когда умирают.

Агго выхватил свой аракх.

— А вот я черномазых толстяков еще ни разу не убивал. Бельвас будет первым.

— Убери свою сталь, кровь моей крови, — сказала Дени. — Этот человек приехал, чтобы служить мне. А ты, Бельвас, отнесись к моему народу со всем уважением, иначе ты покинешь свою службу скорее, чем тебе желательно, и с большим количеством шрамов, чем носишь на себе теперь.

Щербатая улыбка на широком коричневом лице гиганта сменилась сконфуженной гримасой. Как видно, он не часто выслушивал угрозы — тем более от девчушки в три раза тоньше его.

Дени улыбнулась ему, чтобы смягчить свой укор.

— А теперь скажи, что понадобилось от меня магистру Иллирио, если он послал вас в такую даль?

— Ему нужны драконы, — проворчал Бельвас — и девушка, которая умеет их выводить, то есть ты.

— Бельвас правду говорит, ваше величество, — подтвердил Арстан. — Нам велено отыскать вас и привезти обратно в Пентос. Семь Королевств нуждаются в вас. Роберт Узурпатор умер, и страна истекает кровью. Когда мы отплывали из Пентоса, в ней было четыре короля и правило беззаконие.

В сердце Дени вспыхнула радость, но она не подала виду.

— У меня три дракона и кхаласар, где больше ста человек с пожитками и лошадьми.

— Ничего, — пробасил Бельвас. — Мы всех возьмем. Толстяк нанял три корабля для своей маленькой королевы с серебряными волосами.

— Это так, ваше величество, — молвил Арстан. — Большая барка «Садулеон» стоит в конце пристани, а галеи «Летний сон» и «Шалунья Джозо» — за волнорезом.

У дракона три головы, вспомнила Дени.

— Я велю своему народу тотчас же приготовиться к отъезду. Но корабли, которые доставят меня домой, должны называться по-другому.

— Как вам будет угодно, — сказал Арстан. — Какие имена вы желаете дать им?

— «Вхагар», «Мираксес» и «Балерион». Напиши на них эти имена золотыми буквами в три фута вышиной, Арстан. Пусть каждый, кто увидит их, поймет, что драконы вернулись.

Головы обмакнули в смолу, чтобы приостановить разложение. Каждое утро, когда Арья шла к колодцу за водой для Русе Болтона, ей приходилось проходить под ними. Головы смотрели вдаль, и лиц она не видела, но ей нравилось представлять, что одно из них принадлежит Джоффри. Будь она вороной, то первым делом склевала бы его надутые губенки.

Головы не могли пожаловаться на недостаток внимания. Воронье кружило над воротами, ссорясь из-за каждого глаза и взмывая вверх, когда по стене проходил часовой. Порой к пиру присоединялись вороны мейстера, слетая с вышки на своих широких черных крыльях. При их появлении мелочь обращалась в бегство и возвращалась, лишь когда вороны улетали.

«Помнят ли вороны мейстера Тотмура? — думала Арья. — Грустят ли о нем? Зовут ли его и удивляются ли, что он не отвечает? Быть может, мертвые способны говорить с ними на каком-то тайном языке, которого живые не слышат?»