тусклость отдаления, снега́ —

Заоблачные царственные кряжи

В холодных вечных саванах своих.

И Дух спросил: «Ты веришь ли в Атланта?»

Крепясь, стоял я на скале, а ветер

Сорвать меня пытался, проносясь

С звенящим завываньем в низкорослых,

Измятых, искривленных бурей соснах,

И доносил из глубины глухой

Широкий шум – шум Вечности, протяжный

Шум дальних волн… И, как орел, впервые

Взмахнувший из родимого гнезда

Над ширью Океана, был я счастлив

И упоен твоею первозданной

Непостижимой силою, Атлант!

«О да, Титан, я верил, жадно верил».

〈1903–1906〉

Стихотворения

1906–1911

«Огромный, красный, старый пароход…»

Огромный, красный, старый пароход

У мола стал, вернувшись из Сиднея.

Белеет мол, и, радостно синея,

Безоблачный сияет небосвод.

В тиши, в тепле, на солнце, в изумрудной

Сквозной воде, склонясь на левый борт,

Гигант уснул. И спит пахучий порт,

Спят грузчики. Белеет мол безлюдный.

В воде прозрачной виден узкий киль,

Весь в ракушках. Их слой зелено-ржавый

Нарос давно… У Суматры, у Явы,

В Великом океане… в зной и штиль.

Мальчишка-негр в турецкой грязной феске

Висит в бадье, по борту, красит бак —

И от воды на свежий красный лак

Зеркальные восходят арабески.

И лак блестит под черною рукой,

Слепит глаза… И мальчик-обезьяна

Сквозь сон поет… Простой напев Судана

Звучит в тиши всем чуждою тоской.

VIII.06

«Люблю цветные стекла окон…»

Люблю цветные стекла окон

И сумрак от столетних лип,

Звенящей люстры серый кокон

И половиц прогнивших скрип.

Люблю неясный винный запах

Из шифоньерок и от книг

В стеклянных невысоких шкапах,

Где рядом Сю и Патерик[63].

Люблю их синие странички,

Их четкий шрифт, простой набор,

И серебро икон в божничке,

И в горке матовый фарфор,

И вас, и вас, дагеротипы,

Черты давно поблекших лиц,

И сумрак от столетней липы,

И скрип прогнивших половиц.

1906

«И скрип и визг над бухтой, наводненной…»

И скрип и визг над бухтой, наводненной

Буграми влаги пенисто-зеленой:

Как в забытьи, шатаются над ней

Кресты нагих запутанных снастей,

А чайки с криком падают меж ними,

Сверкая в реях крыльями тугими,

Иль белою яичной скорлупой

Скользят в волне зелено-голубой.

Еще бегут поспешно и высоко

Лохмотья туч, но ветер от востока

Уж дал горам лиловые цвета,

Чеканит грани снежного хребта

На синем небе, свежем и блестящем,

И сыплет в море золотом кипящим.

1906

«Луна еще прозрачна и бледна…»

Луна еще прозрачна и бледна,

Чуть розовеет пепел небосклона,

И золотится берег. Уж видна

Тень кипариса у балкона.

Пойдем к обрывам. Млеющей волной

Вода переливается. И вскоре

Из края в край под золотой луной

Затеплится и засияет море.

Ночь будет ясная, веселая. Вдали,

На рейде, две турецких бригантины.

Вот поднимают парус. Вот зажгли

Сигналы – изумруды и рубины.

Но ветра нет. И будут до зари

Они дремать и медленно качаться,

И будут в лунном свете фонари

Глазами утомленными казаться.

1906

«Растет, растет могильная трава…»

Растет, растет могильная трава,

Зеленая, веселая, живая,

Омыла плиты влага дождевая,

И мох покрыл ненужные слова.

По вечерам заплакала сова,

К моей душе забывчивой взывая,

И старый склеп, руина гробовая,

Таит укор… Но ты, земля, права!

Как нежны на алеющем закате

Кремли далеких синих облаков!

Как вырезаны крылья ветряков

За темною долиною на скате!

Земля, земля! Весенний сладкий зов!

Ужель есть счастье даже и в утрате?

1906

Вальс

Похолодели лепестки

Раскрытых губ, по-детски влажных, —

И зал плывет, плывет в протяжных

Напевах счастья и тоски.

Сиянье люстр и зыбь зеркал

Слились в один мираж хрустальный —

И веет, веет ветер бальный

Теплом душистых опахал.

1906

««Мимо острова в полночь фрегат проходил…»

«Мимо острова в полночь фрегат проходил:

    Слева месяц над морем светил,

Справа остров темнел – пропадали вдали

    Дюны скудной родимой земли.

Старый дом рыбака голубою стеной

    Там мерцал над кипящей волной.

Но в заветном окне не видал я огня:

    Ты забыла, забыла меня!»

«Мимо острова в полночь фрегат проходил:

    Поздний месяц над морем светил,

Золотая текла по волнам полоса

    И как в сказке неслись паруса.

Лебединою грудью белели они,

    И мерцали на мачтах огни.

Но в светлице своей не зажгла я огня:

    Ты забудешь, забудешь меня!»

1906

Пугач

Он сел в глуши, в шатре столетней ели.

    На яркий свет, сквозь ветви и сучки,

С безумным удивлением глядели

    Сверкающие золотом зрачки.

Я выстрелил. Он вздрогнул – и бесшумно

    Сорвался вниз, на мох корней витых.

Но и во мху блестят, глядят безумно

    Круги зрачков лучисто-золотых.

Раскинулись изломанные крылья,

    Но хищный взгляд все так же дик и зол,

И сталь когтей с отчаяньем бессилья

    Вонзается в ружейный скользкий ствол.

〈1906〉

Джордано Бруно