на погост.

А Бог был ясен, радостен и прост:

Он в ветре был, в моей душе бездомной —

И содрогался синим блеском звезд

В лазури неба, чистой и огромной.

7. VI.08

Саваоф

Я помню сумрак каменных аркад,

В средине свет – и красный блеск атласа

В сквозном узоре старых царских врат,

На золотой стене иконостаса.

Я помню купол грубо-голубой:

Там Саваоф, с простертыми руками,

Над скудною и темною толпой,

Царил меж звезд, повитых облаками.

Был вечер, март, сияла синева

Из узких окон, в куполе пробитых,

Мертво звучали древние слова.

Весенний отблеск был на скользких плитах —

И грозная седая голова

Текла меж звезд, туманами повитых.

28. VII.08

Гальциона[73]

Когда в волне мелькнул он мертвым ликом,

К нему на сердце кинулась она —

И высоко, с двойным звенящим криком,

Двух белых чаек вынесла волна.

Когда зимой, на этом взморье диком,

Крутая зыбь мутна и солона,

Они скользят в ее пучину с криком —

И высоко выносит их волна.

Но есть семь дней: смолкает Гальциона,

И для нее щадит пловцов Эол.

Как серебро, светло морское лоно,

Чернеет степь, на солнце дремлет вол…

Семь мирных дней проводит Гальциона

В камнях, в гнезде. И внуков ждет Эол.

28. VII.08

В архипелаге

Осенний день в лиловой крупной зыби

Блистал, как медь. Эол и Посейдон

Вели в снастях певучий долгий стон,

И наш корабль нырял, подобно рыбе.

Вдали был мыс. Высоко на изгибе,

Сквозя, вставал неровный ряд колонн.

Но песня рей меня клонила в сон —

Корабль нырял в лиловой крупной зыби.

Не все ль равно, что это старый храм,

Что на мысу – забытый портик Феба!

Запомнил я лишь ряд колонн да небо.

Дым облаков курился по горам,

Пустынный мыс был схож с ковригой хлеба.

Я жил во сне. Богов творил я сам.

12. VIII.08

Бог полдня

Я черных коз пасла с меньшой сестрой

Меж красных скал, колючих трав и глины.

Залив был синь. И камни, грея спины,

На жарком солнце спали под горой.

Я прилегла в сухую тень маслины

С корявой серебристою корой —

И он сошел, как мух звенящий рой,

Как свет сквозной горячей паутины.

Он озарил мне ноги. Обнажил

Их до колен. На серебре рубашки

Горел огнем. И навзничь положил.

Его объятья сладостны и тяжки.

Он мне сосцы загаром окружил

И научил варить настой ромашки.

12. VIII.08

Горный лес

Вечерний час. В долину тень сползла.

Сосною пахнет. Чисто и глубоко

Над лесом небо. Млечный змей потока

Шуршит слышней вдоль белого русла.

Слышней звенит далекий плач козла.

Острей стрекочет легкая сорока.

Гора, весь день глядевшая с востока,

Свой алый пик высоко унесла.

На ней молились Волчьему Зевесу[74].

Не раз, не раз с вершины этих скал

И дым вставал, и пели гимны лесу,

И медный нож в руках жреца сверкал.

Я тихо поднял древнюю завесу.

Я в храм отцов забытый путь искал.

14. VIII.08

Иерихон

Скользят, текут огни зеленых мух.

Над Мертвым морем знойно и туманно

От блеска звезд. Песок вдали – как манна.

И смутный гул, дрожа, колдует слух.

То ропот жаб. Он длится неустанно,

Зовет, томит… Но час полночный глух.

Внимает им, быть может, только Дух

Среди камней в пустыне Иоанна.

Там, между звезд, чернеет острый пик

Горы Поста. Чуть теплится лампадка.

Внизу истома. Приторно и сладко

Мимозы пахнут. Сахарный тростник

Горит от мух… И дремлет Лихорадка,

Под жабий бред откинув бледный лик.

14. VIII.08

Караван

Звон на верблюдах, ровный, полусонный,

Звон бубенцов подобен роднику:

Течет, течет струею отдаленной,

Баюкая дорожную тоску.

Давно затих базар неугомонный.

Луна меж пальм сияет по песку.

Под этот звон, глухой и однотонный,

Вожак прилег на жесткую луку.

Вот потянуло ветром, и свежее

Вздохнула ночь… Как сладко спать в седле,

Склонясь лицом к верблюжьей теплой шее!

Луна зашла. Поет петух в Рамлэ.

И млечной синью горы Иудеи

Свой зыбкий кряж означили во мгле.

15. VIII.08

Долина Иосафата[75]

Отрада смерти страждущим дана.

Вы побелели, странники, от пыли,

Среди врагов, в чужих краях вы были.

Но вот вам отдых, мир и тишина.

Гора полдневным солнцем сожжена,

Русло Кедрона ветры иссушили.

Но в прах отцов вы посохи сложили,

Вас обрела родимая страна.

В ней спят цари, пророки и левиты.

В блаженные обители ея

Всех, что в чужбине не были убиты,

Сбирает милосердый Судия.

По жестким склонам каменные плиты

Стоят раскрытой Книгой Бытия.

20. VIII.08

Бедуин

За Мертвым морем – пепельные грани

Чуть видных гор. Полдневный час, обед.

Он выкупал кобылу в Иордане

И сел курить. Песок как медь нагрет.

За Мертвым морем, в солнечном тумане,

Течет мираж. В долине – зной и свет,