Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7 сентября
Идиотка! Вот почему она дала тебе книгу Де Камса. Конечно, она обо всем знает. Как у заведующей отделением, у нее есть доступ к досье ТРТУ на Ф. С. Она подсунула мне это дело намеренно.
Что ж, весьма поучительно.
Сегодняшний сеанс: Ф. С. по-прежнему был зол и угрюм. Нарочно представил постельную сцену. Это было воспоминание, но когда партнерша страстно задвигалась под ним, он вдруг налепил на ее лицо карикатурную картинку моего лица. Его таланты меня впечатлили. Сомневаюсь, что подобный фокус удался бы женщине – женские воспоминания о сексе, как правило, более сумрачны и размыты, женщина не рисует себя и партнера живыми куклами, которым можно приставлять чужие головы. Вскоре эта фантазия ему надоела (несмотря на всю яркость образов, тело на них практически не откликалось, даже эрекции не было), и его мысли начали блуждать. Впервые. На столе снова возник какой-то чертеж. Должно быть, Ф. С. по специальности конструктор, потому что он начал подправлять чертеж карандашом. Параллельно этому датчик аудио зафиксировал мелодию на уровне мыслепотока, а сфера бессознательного – в области наложения на сферу сознательного – выдала образ большой темной комнаты, обозреваемой глазами ребенка: высокие подоконники, за окном вечер, черные ветви деревьев, а в комнате звучит негромкий женский голос (возможно, женщина читает вслух книгу), порой переплетающийся с мелодией. В то же время образ распутницы в постели то вспыхивал усилиями воли Ф. С., то исчезал, каждый раз проявляясь все бледнее, пока наконец от нее не остался один сосок. Вот и весь материал, которым я занималась сегодня после обеда – первая последовательность образов длительностью более десяти секунд, доступная для полного и тщательного анализа.
По завершении сеанса он спросил этим своим язвительным тоном:
– Ну, что нового вы узнали?
Я насвистела короткий кусочек мелодии. Он побледнел от страха.
– Красивая мелодия, – сказала я. – Не слышала ее раньше. Если автор – вы, я не буду ее насвистывать за стенами этого кабинета.
– Это из какого-то квартета, – сказал он. Он вновь стал похож на ослика, беззащитного и покорного. – Люблю классическую музыку. Вы не…
– Я видела девушку, – сказала я, – с моим лицом. А знаете, что бы я хотела увидеть? – (Он покачал головой, виновато и мрачно.) – Ваше детство.
Мои слова его удивили. Помолчав, он произнес:
– Ладно, будет вам мое детство. Почему нет? Вы так или иначе выколупаете из меня все остальное. Вы же ведете запись, верно? Я тоже хочу посмотреть пленки. Увидеть то, что видите вы.
– Хорошо, – сказала я. – Только вряд ли вы сумеете интерпретировать увиденное. Я училась этому восемь лет. Начните с ваших же пленок. Я несколько месяцев пересматривала мои собственные, прежде чем начала что-то понимать.
Я усадила его на свое место, снабдила наушниками и дала посмотреть тридцатисекундный отрывок последней записи. После этого он впал в задумчивость, а потом с явным уважением спросил:
– А что за параметры бегают вверх-вниз по шкалам на – как это у вас называется? – заднем фоне?
– Это данные визуального сканирования – у вас были закрыты глаза – и подсознательные проприоцептивные импульсы. Сферы бессознательного и телесного постоянно и ощутимо взаимодействуют. Мы осуществляем раздельный ввод данных, так как полные совпадения во всех трех сферах случаются редко, разве что у младенцев. Мерцающий треугольник в левой части голограммы – это, по всей вероятности, боль у вас в ребрах.
– Но я не вижу ее в таком образе!
– Вы не видите эту боль вообще; вы не ощущали ее осознанно, даже тогда. Мы не можем транслировать боль в ребрах на голографический дисплей, поэтому обозначаем ее визуальным символом. То же самое со всеми чувствами, эмоциями, реакциями.
– Вы наблюдаете все это одновременно?
– Как я уже сказала, я училась этому восемь лет. Кроме того, вы ведь понимаете, что это лишь небольшой фрагмент? Вывести всю человеческую душу на четырехфутовый экран невозможно. Никто не знает, есть ли у души границы… кроме границ Вселенной.
После паузы он сказал:
– Знаете, доктор, может, вы и не дура. Может, вы просто слишком погружены в работу. Между прочим, это опасно – уходить в работу с головой.
– Я люблю свою работу и надеюсь, что делаю ее во благо, – возразила я, помня о симптомах недовольства.
– Зануда, – слабо улыбнувшись, печально сказал он.
Ана идет на поправку. Сложности с приемом пищи, правда, пока остаются. Записала ее в группу Джорджа на сеансы совместной терапии. В числе прочего Ане сейчас непременно нужно общение. В конце концов, зачем ей есть? Кому важно, жива она или нет? Порой то, что мы именуем психозом, на деле является реалистичным взглядом на вещи. Тем не менее на одном реализме долго не протянешь.
Модели поведения Ф. С. не укладываются ни в один из классических параноидных паттернов, описанных в учебнике психоскопии Рейнгельда.
Книга Де Камса идет у меня туго. Политические термины сильно отличаются от терминов в психологии. Все как будто перевернуто с ног на голову. Отныне на воскресных лекциях по позитивному мышлению нужно быть максимально внимательной. Я недостаточно прилежна. А вернее, как сказал Ф. С., слишком погружена в работу – и потому упускаю ее смысл, вот что он имел в виду. Не думаю, для чего занимаюсь всем этим.
10 сентября
В последние два дня так уставала к вечеру, что до дневника не доходили руки. Вся информация, разумеется, записана на пленку и отражена в аналитическом отчете. Я очень тщательно изучала материалы Ф. С. Это так интересно! У него действительно незаурядный ум. Не блестящий – уровень интеллекта, согласно тестам, выше среднего, но творческим гением его не назовешь, шизофренических «озарений» тоже нет, в общем, не знаю, как это сформулировать. Я горжусь тем, что по моей просьбе он поделился со мной воспоминаниями из детства. Да, он вспоминал боль и страх, смерть отца от рака, долгие месяцы отчаяния – Ф. С. тогда было двенадцать, и это ужасно, однако в итоге боли не осталось. Не то чтобы он забыл о ней или подавил, но все изменилось благодаря его любви к родителям, сестре и музыке, к форме, массе и назначению вещей. Память о давно минувших днях,
