рослых белокожих и белокурых девушек, пребывающих в столь же идеальной физической форме, что и негры, но более изящных, чем могли бы быть волейболистки, – все они составили бы гордость не столько спортивной площадки, сколько подиума на каком-нибудь восхитительном дефиле. Надо ли говорить, что все шахматные фигуры были совершенно обнажены, если не считать шлемов из легкого металла. У девушек шлемы были бронзообразные, у негров – серебряные. Пешки в простых круглых солдатских касках, слоны в епископских тиарах, кони в шлемах в форме конских голов, туры с крепостными башнями на головах, ну а король и ферзь обладали коронами: у ферзя – зубчатая, у короля – увенчанная большим крестом.

Согласно правилам этой игры, если одна фигура съедала другую, это должно было сопровождаться их сексуальным соединением на том поле, которое было атаковано, впрочем, выбор позы и способа соединения оставался за съедающей фигурой, а съеденная обязана была полностью покориться желанию съедающей, после чего пораженная фигура покидала поле.

Играющие восседали на простых супрематических тронах, лишенных каких-либо излишеств, а троны возвышались на зиккуратах: черный зиккурат против белого, достаточно высокие, чтобы игроки могли сверху обозревать поле битвы. Вокруг толпились зрители, заинтересованные ходом игры. Черными играла Ирма. Наконец-то она осуществила свое страстное желание сыграть в шахматы. Она сидела на своем троне с абсолютно прямой спиной, без мантии, сияя ослепительной наготой, в короне Берлина на голове, и управляла своими чернокожими воинами посредством фонарика с красным лучом: длинный красный луч тянулся с вершины зиккурата к тому или иному воину, он же рисовал на поле направление его хода. Таким же инструментом управления фигурами пользовался ее противник, восседавший на вершине белого зиккурата.

Противником ее был человек в костюме Белого Мухомора – небольшая сутулая фигурка, утонувшая в складках своего белого одеяния, увенчанная гигантским головным убором в форме грибной шляпки. С широких пористых полей этого монстрического сомбреро на плечи игрока ниспадала густая белая бахрома, не позволявшая рассмотреть лицо, – такая же длинная бахрома пушилась на его рукавах и свисала с пояса, образуя нечто вроде ядовитой юбки. Маленькая рука в синей перчатке сжимала продолговатый фонарик.

Космист не умел играть в шахматы, но даже профану было ясно, что дела Ирмы плохи. На поле оставалось уже довольно мало чернокожих фигур, а ее атлетический король с окаменевшим лицом был окружен плотной стайкой белокожих и пленительных воительниц.

Всего лишь несколько отточенных соитий между черными и белыми телами, соитий на черных или белых квадратах, соитий при этом совершенно четких, как хорошо поставленный балет, – и Ирма выпустила из своих холеных пальцев фонарик-скипетр. Фонарик звонко скатился по ступеням черного зиккурата и застыл, потерянно рдея своим кровавым лучом.

– Сдаюсь. Вы победили, господин гриб! – громко сказала Ирма и встала. Она спустилась по тронным ступеням, а навстречу ей уже спешил Белый Мухомор, плавно покачивая гигантской бахромчатой шляпкой.

– Поздравляю вас, гроссмейстер, – произнесла Ирма, приблизившись к победителю. – Вы опять разбили мне сердце.

– Спасибо, Ваше Величество, за оказанную честь! – Мухомор склонил в поклоне свою ядовитую голову. Тяжелый, низкий голос. Вслед за этими словами маленькая рука в синей перчатке раздвинула плотную бахрому. Прямо в лицо Космиста глянули черные глаза Амальдауна.

Космист даже не удивился, несмотря на привычную волну ужаса, которая всегда накрывала его при встречах с его научным руководителем. Но он не удивился – он знал, что встретит его здесь, он чувствовал его присутствие. Поэтому и дал этому городу имя – Амальдаун.

– Вы – Королева: для вас поражения равны победам, – галантно произнес Амальдаун, снова поворачиваясь к Ирме. – Надеюсь, вы позволите на секунду отвлечь от вас одного из членов вашей свиты?

Он подошел к Космисту.

– Приветствую, коллега. Выйдем во двор, глотнем свежего воздуха.

Они вышли во внутренний двор, освещенный безжалостным светом прожектора. Здесь было пусто. Низкое небо холодело в предчувствии рассвета. Амальдаун осмотрел небо тяжелым взглядом. Медленно стянув с руки синюю перчатку, он выудил из складок грибной рясы пачку сигарет и закурил. Космист последовал его примеру – сигареты у него еще оставались, но он не мог найти зажигалку. Амальдаун протянул ему огонек.

– Завтра день отдыха, – произнес он. – Но я буду в институте, некогда отдыхать. Приезжайте, я хочу поговорить с вами. – Он выдохнул дым.

Космист не верил своим ушам. Никогда еще Амальдаун не назначал ему встреч. Он кивнул.

Великий астрофизик щелчком отбросил недокуренную сигарету и вернулся в цеха. Космист докурил, глядя в робко светлеющее небо, и последовал за ним. В шахматном цехе Ирма благодарила своих воинов – благодарила, отдаваясь им. Лишь фрагменты ее белокурых локонов были видны среди черных тел, а длиннопалые ее руки жадно впивались в склоняющиеся над ней блестящие черные спины. В глазах ее шахматных солдат горело благоговейное счастье от обладания телом царицы.

Кто-то тронул Космиста за руку, отвлекая от оргиастического зрелища. Юная белокожая девушка из войска Амальдауна заглядывала ему в лицо. Хрупкого сложения, длинноногая, в золотисто-бронзовой военной каске на голове, с треугольным бледным личиком и широко расставленными блестящими глазами цвета травы.

– Не соблаговолите ли, мистер, проводить меня в уединенную комнату, чтобы удовлетворить мои желания? – спросила она по-английски. Судя по каске – всего лишь пешка из шахматного войска белых, но пешки иногда проходят в Королевы. Алиса в Зазеркалье тоже начала свою карьеру пешкой, а закончила Королевой, сидящей между двух других Королев.

Both queens are sad, both queens are mad,

Just puppets – black and white.

You – in between.

You – all in red

My sorrow, my bright…

Эта англичанка была, кажется, самым юным существом, которое он встретил в этом клубе.

И тут обездоленный Космист вдруг испытал самый восхитительный, самый наслаждающий, самый грандиозный секс, какой только случался в его жизни. Ни девушка из Обсерватории, ни царственная Ирма, ни редкие проститутки – никто никогда не дарил ему такого блаженства, какое испытал он в уединенной комнате, куда отвела его хрупкая англоязычная пешка. Он не подозревал, что такое может случиться в земной юдоли. Но даже на альпийских пиках этого нежданного и негаданного сексуального экстаза он не мог забыть то, что увидел в момент, когда Амальдаун протянул ему зажигалку: татуировку на запястье этой руки, на почти детском маленьком запястье, обтянутом пепельной кожей, – окружность, пересеченную пополам горизонтальной линией.

Вернувшись домой, Космист увидел на кухне своего соседа Эксгибициониста, который спокойно вкушал свой завтрак – поздний завтрак по случаю выходного дня.

– Бурная ночь? – спросил Эксгибиционист, поднимая глаза от крутого