Сидя на лошади, Мешко с любопытством поглядывал по сторонам, и когда ему поднесли меду, он выпил его с удовольствием; для княгини тоже принесли кубок, от которого она не отказалась. Смеясь, она к нему прильнула своими красными губами.

Между тем из конюшни уже вывели коня для отца Иордана, и весь кортеж, не спеша, отъехал от усадьбы тихим шагом, направляясь в сторону леса. Оставшиеся долго смотрели вслед.

Отец Иордан ехал молча, бормоча молитвы и стараясь разгадать, зачем он понадобился князю в Гнезне; утешал себя только тем, что у него всегда и везде было много работы и что он приносил пользу. Несколько раз собаки бросались преследовать дичь, и раза два или три взлетал сокол, но охота как-то не удавалась, и отец Иордан приписал эту неудачу праздничному дню, когда охота не разрешалась, но к новообращенным во многих случаях приходилось быть снисходительным.

Весь день прошел в странствовании через поля и леса, и уже смеркалось, когда издали показалось селение на берегу озера, а дальше и само Гнезно, расположенное на Мховой горе. Большое пространство на берегу занимал город, состоявший исключительно из деревянных домов, но очень опрятный и казавшийся не бедным.

Издали уже блестели дома своими раскрашенными стенами и резными столбами. Ремесленников здесь было столько же, сколько и в Познани, точно так же и войско, которое было размещено частью в замке и частью по хатам, расположенным вокруг него. На горе стоял княжеский замок, защищенный с одной стороны валом, а с другой водой. Он был, как и все в то время не только славянские, но и большая часть построек у немцев, деревянный. Недалеко от дома на высоких столбах стояла старая языческая кумирня с красной крышей. На самой ее верхушке возносился вырезанный из дерева какой-то бог-урод.

Вблизи капища стояли разные замковые пристройки, точно такие же, как на Цыбине и так же украшенные, только еще древнее. Тут давно выцвели яркие краски и светлые оттенки, а столбы и стены слились в один серый цвет и производили угрюмое впечатление.

Сыдбор вышел пешком к воротам встречать брата, искренно радуясь его посещению. По всей вероятности, он уже раньше знал о намерении князя приехать в Гнезно, так как и столы были приготовлены к приему, и громада знатнейших земледельцев стояла во дворе с непокрытыми головами, приветствуя князя. Между замком и кумирней были свалены большие кучи камня и другого строительного материала. За спинами старшин стояли какие-то незнакомые люди, которые, по-видимому, ожидали там Мешка и с любопытством к нему присматривались.

Глубокими поклонами до земли приветствовали и князя, и княгиню, которые вместо того чтобы войти в замок, пошли с отцом Иорданом по направлению к капищу, обошли его кругом, причем князь осмотрел замковые пристройки и, ничего не сказав, вернулся в замок и вошел в большую приемную горницу.

Это была горница с низкими потолками, закоптевшая, очень примитивно устроенная, без украшений, словом, здесь все осталось в неприкосновенности со времен Пяста… Кругом стояли скамьи, столы на деревянных козлах, простой пол, посыпанный зелененьким тростником. Сквозь открытые двери виден был ряд точно таких же горниц.

Мешко оглядывался с благоговением. У главного стола были уже приготовлены два сиденья для князя и княгини, на столе стояла серебряная посуда и миски, но князь не сел за стол, а обращаясь к жене, сказал:

— Надо нам поклониться раньше душе хозяина этого дома, первому из нашего рода, долго жившему здесь, в этом доме.

И пошел вперед, ведя с собою жену, а Сыдбор, как будто догадываясь в чем дело, пошел вперед через целый ряд изб и горниц. Так они обошли одно крыло замка, пока не остановились перед запертой дверью. Сыдбор се открыл…

Изба была небольшая, очень похожая на светлицу, какие встречаются в убогих хатах. Все убранство ее состояло из скамьи и стола… Но напротив входа на стене висело что-то, покрытое пышной опоною, точно королевская одежда.

Мешко, видно, очень взволнованный, снял с головы шлем, и Сыдбор тотчас подошел к стене и медленно и осторожно приподнял занавес.

Княгиня, может быть, думала увидеть несметные богатства или что-нибудь чрезвычайное… На стене висела простая серая сермяга, липовые лапти и кузов, а на полу стоял пустой улей…

— Милостивая госпожа, — произнес Мешко, — это одежда моего прадеда, земледельца Пяста, в которой его и посадили на трон… Эту одежду он оставил нам, внукам, чтобы мы помнили наше начало и наше происхождение.

Говоря это, князь взял край этой одежды и поцеловал, Сыдбор сделал то же; Дубравка стояла вдали.

— Не сохранили вы на Градчине соху Пржемысла, но она наравне с сермягой и умом Пяста остантеся в памяти его внуков.

Сыдбор опустил опону. Мешко грустный вышел из избы. Воспоминание прошлого было для него как бы укором в этот момент, когда ему казалось, будто он отрекается от него и изменяет ему. Минуту он поколебался, чувствуя приближение решающего момента.

Дубравка, казалось, угадывала его внутреннюю борьбу и, когда они входили в горницу, где их уже ожидали старшины, разговаривавшие между собою вполголоса, сказала князю:

— Жаль, что вы не захватили с собою туда, в ту избу, отца Иордана; пусть бы он покропил сермягу святой водой, и вам бы легче стало на сердце…

Входили в избу опять приветствуемые низкими поклонами… А так как сумерки совсем уже было опустились, то слуги внесли лучины, и начался пир.

Дубравка была со всеми любезна и мила, и казалось, что ей большое удовольствие доставляет, когда кругом нее все были в хорошем настроении и веселились. Тогда у нее самой все лицо смеялось, и горели глаза, с губ не сходила улыбка; она тогда чувствовала себя хорошо и старалась еще более подзадоривать окружавших. Никто не видел ее с хмурым лицом или грустную, поэтому и все присутствующие чувствовали себя свободно и оживлялись все более и более.

Она заставляла всех, кто умел, петь, а когда ее просили, она тоже не отказывалась и охотно напевала старые чешские песенки, в которых поляне находили что-то свое, давно забытое.

Им казалось, что они слыхали еще в детстве эти песни, или, может быть, где-то в другой жизни… и теперь только вспомнили их. Песенки перекочевывали из-под Велтавы на Вислу и Варгу. Из одного края их гнали тяжелые времена, а из другой страны ее выгоняла война или другие несчастья…

В большой горнице было необыкновенно весело… только Мешко сидел задумчивый… может быть, у него перед глазами стояла серая сермяга Пяста