учреждение в глуши, укомплектованное хорошо вооруженными американскими военными. На самом деле, более сотни осужденных террористов уже отбывали срок в федеральных тюрьмах, разбросанных по всей стране. "Мы ведем себя так, будто эти парни — кучка суперзлодеев прямо из фильма о Джеймсе Бонде", — сказал я Денису в отчаянии. "Средний заключенный в тюрьме супермакс съел бы этих задержанных на обед".

Тем не менее, я мог понять, что у людей были очень реальные страхи — страхи, порожденные затянувшейся травмой 11 сентября и постоянно разжигаемые предыдущей администрацией и большей частью СМИ (не говоря уже о бесчисленных фильмах и телешоу) на протяжении почти десятилетия. Действительно, несколько выпускников администрации Буша — в частности, бывший вице-президент Дик Чейни — сделали своей миссией раздувание этих страхов, рассматривая мои решения по пересмотру работы с подозреваемыми в терроризме как нападение на их наследие. В ряде выступлений и телепередач Чейни настаивал на том, что использование таких тактик, как применение водяной доски и бессрочное содержание под стражей, предотвратило "нечто гораздо большее и гораздо худшее", чем теракты 11 сентября. Он обвинил меня в том, что я вернулся к "режиму правоохранительных органов", существовавшему до 2001 года, при работе с террористами, вместо того чтобы понять "концепцию военной угрозы", и утверждал, что, поступая таким образом, я увеличиваю риск новой атаки.

Утверждение Чейни о том, что моя администрация не рассматривает Аль-Каиду как военную угрозу, трудно соотнести с дополнительными батальонами, которые я развернул в Афганистане, или десятками боевиков Аль-Каиды, которых мы уничтожали с помощью беспилотников. И Чейни, вероятно, был не лучшим посланником для любых аргументов, учитывая, насколько он лично непопулярен среди американской общественности — во многом благодаря его катастрофическому решению по Ираку. Тем не менее, идея о том, что мы не должны относиться к террористам как к "обычным преступникам", нашла отклик у многих избирателей. И она получила еще большую поддержку после попытки "бомбардировщика в нижнем белье" Умара Фарука Абдулмуталлаба сбить самолет на предыдущее Рождество.

При рассмотрении этого дела и Министерство юстиции, и ФБР следовали процедуре. По указанию Эрика Холдера и при согласии Пентагона и ЦРУ федеральные чиновники арестовали Абдулмуталлаба, уроженца Нигерии, как подозреваемого в совершении преступления, как только самолет компании Northwest Airlines приземлился в Детройте, и доставили его для оказания медицинской помощи. Поскольку главным приоритетом было убедиться в отсутствии дальнейших непосредственных угроз общественной безопасности — например, других террористов на других самолетах, — первая группа агентов ФБР, допрашивавшая Абдулмуталлаба, сделала это, не зачитывая ему предупреждения Миранды, используя устоявшийся юридический прецедент, позволяющий правоохранительным органам делать исключение при нейтрализации активной угрозы. Беседуя с агентами почти час, подозреваемый предоставил ценные сведения о своих связях с Аль-Каидой, своей подготовке в Йемене, источнике взрывного устройства и о том, что он знал о других заговорах. Позже ему зачитали его права и предоставили доступ к адвокату.

По мнению наших критиков, мы практически освободили человека. "Почему, во имя всего святого, вы должны прекратить допрос террориста?!" — заявил по телевидению бывший мэр Нью-Йорка Руди Джулиани. Джо Либерман настаивал, что Абдулмуталлаб квалифицируется как вражеский комбатант и, как таковой, должен был быть передан военным властям для допроса и содержания под стражей. А в ходе проходившей в то время острой сенатской гонки в Массачусетсе республиканец Скотт Браун использовал наше отношение к делу, чтобы поставить демократа Марту Кокли в неудобное положение.

Ирония судьбы, как любил подчеркивать Эрик Холдер, заключается в том, что администрация Буша почти каждое дело, связанное с подозреваемыми в терроризме, задержанными на территории США (включая Закариаса Муссауи, одного из организаторов теракта 11 сентября), рассматривала точно так же. Они поступали так, потому что этого требовала Конституция США: В двух случаях, когда администрация Буша объявила подозреваемых в терроризме, арестованных в США, "вражескими комбатантами", подлежащими бессрочному содержанию под стражей, федеральные суды вмешались и заставили их вернуться в уголовную систему. Более того, следование закону действительно сработало. Министерство юстиции Буша успешно осудило более сотни подозреваемых в терроризме, приговоры были по меньшей мере столь же суровыми, как и те немногие приговоры, которые были вынесены военными комиссиями. Муссауи, например, отбывал несколько пожизненных сроков в федеральной тюрьме. Эти законные уголовные преследования в прошлом вызывали пышные похвалы со стороны консерваторов, включая г-на Джулиани.

"Это не было бы так удручающе, — сказал мне однажды Эрик, — если бы Джулиани и некоторые другие критики действительно верили в то, что они говорят. Но он бывший прокурор. Он знает лучше. Это просто бесстыдство".

Будучи главным лицом в наших усилиях по приведению американской практики борьбы с терроризмом в соответствие с конституционными принципами, Эрик должен был принять на себя основную тяжесть этого сфабрикованного возмущения. Он, казалось, не возражал, зная, что это входит в обязанности — хотя он не считал совершенно случайным, что он был излюбленной мишенью в моей администрации для ярости республиканцев и теорий заговора Fox News.

"Когда они кричат на меня, брат, — говорил Эрик, похлопывая меня по спине с язвительной улыбкой, — я знаю, что они думают о тебе".

Я понимаю, почему те, кто выступал против моего президентства, могли считать Эрика удобным запасным вариантом. Высокий и уравновешенный, он вырос в Куинсе, Нью-Йорк, сын родителей среднего класса барбадосского происхождения. (Он учился в моей альма-матер, Колумбийском университете, за десять лет до меня, где играл в баскетбол и участвовал в сидячих забастовках в кампусе; во время учебы в юридической школе он заинтересовался гражданскими правами и летом проходил практику в Фонде правовой защиты NAACP. И, как и я, он выбрал государственную службу, а не работу в корпоративной юридической фирме, работая прокурором в отделе государственной добросовестности Министерства юстиции, а затем федеральным судьей в Высшем суде округа Колумбия. В итоге Билл Клинтон выдвинул его кандидатуру на должность прокурора округа Колумбия, а затем заместителя генерального прокурора США — первого афроамериканца на этих должностях.

У нас с Эриком была непоколебимая вера в закон, убежденность, подкрепленная личным опытом и знанием истории, в том, что благодаря аргументированным доводам и верности идеалам и институтам нашей демократии Америку можно сделать лучше. Именно на основе этих общих предположений, а не нашей дружбы или какого-либо конкретного согласия по вопросам, я хотел, чтобы он стал моим генеральным прокурором. Именно поэтому я так тщательно оберегал его офис от вмешательства Белого дома в текущие дела и расследования.

Не существует закона, прямо запрещающего такое вмешательство. В конце концов, генеральный прокурор и его или ее заместители были частью исполнительной власти и, следовательно, служили по воле президента.