индивидула с таким энергетическим уровнем сможет устоять перед разлагающим влиянием плоти. Мы ошиблись.

– Вероятно, следует отозвать его. И послать другого. Более устойчивого.

– Непременно. Однако я вижу тут и иные сложности.

– Всеобъемлющий?

– Все дело в том, что и та планета их Федерации, что послала этот корабль, расположена в зоне нашего канала. Возможно, наш канал создает для них определенные неудобства. Помехи. Они, естественно, сами уйти не могут – да и не захотели бы, я полагаю. Мы тоже не можем переместить этот канал. То есть физически можем; но для этого нужны опорные пункты там, где в пространстве нет нужных условий для их создания. Чистить пространство и создавать опоры – это время, много времени. За это время их планета естественным путем выйдет из зоны канала; но этого времени у нас нет, и мы не можем создать его. Единственное, чего мы не можем создать – время. Если все обстоит так, как я полагаю, то, если мы даже быстро и успешно уничтожим их корабль, они просто пошлют другой, два, пять, двенадцать – чтобы не давать нам пользоваться каналом.

– Но ведь планете прохождение нашей информации никак не вредит?

– Мы так считаем. Но кто может знать это наверняка? Все развивается, и мы, и они тоже. Так что уничтожение этой помехи не дает решения всей проблемы.

– Что же даст, Всеобъемлющий?

– Возможно, следует подумать и об уничтожении планеты. Та же расчистка пространства; но там не понадобится создавать что-либо заново. Тогда некому станет высылать новые помехи, потому что наш канал никому больше не будет мешать.

– Величественное решение, Всеобъемлющий.

– Нелегкое решение, Первый. Там все-таки множество воплощенных индивидул. И они... Но мы не вправе отвлекаться на это. Мы, знающие, что дух не уничтожается. Может рассеяться – но в конце концов собирается заново.

– Дух вечен.

– Дух вечен. Так что передайте мои мысли тем, кто должен расчищать. Пусть срочно готовятся. Выбор способа – на их усмотрение.

– Почтительно удаляюсь, Всеобъемлющий.

Часть VII

Глава 1

БЫТИЕ

Казалось, у всех, населявших корабль к тому времени, о котором наш рассказ, все было одинаковым: и условия, в которых они жили, и состояние, в каком они находились, и настроение, и сама судьба тоже.

На самом же деле, как и всегда, у каждого человека и чувства свои, и судьба своя, не похожая на все другие.

У Истомина, например, настроение было приподнятым, жизнь – казалось ему – вдруг круто повернула к лучшему. Потому что неожиданно появился в ней новый смысл: женщина, которую он сразу полюбил, как полюбил бы любую, кому его любовь понадобилась бы; он даже не сознавал, насколько это ему необходимо: не любовь в постели (хотя и это, разумеется, тоже), но ощущение своей нужности кому-то. Раньше, в большом мире, этим «кем-то» являлись читатели, и к женщинам своим он относился легко, потому что не они были главными, они чаще всего его и не читали, у них были другие интересы. А здесь читатели отсутствовали, и одиночество было абсолютным. То, что он ушел жить в каюту суперкарго, было только внешним проявлением этого одиночества: если чувствуешь себя вне людей, то лучше даже физически быть одному, не видеть никого вокруг себя; потому что сознавать свое одиночество, когда вокруг есть люди, – намного тяжелее, чем когда вокруг и на самом деле никого нет. А теперь, с появлением в его жизни Веры, он ощутил вдруг острую потребность и в обществе других людей. Поэтому, не выпуская пальцев Веры из своих, двинулся вслед за озабоченными Карачаровым и Флором, даже не понимая – зачем идет. Наверное, просто очень хотелось, чтобы и все другие увидели, как он теперь счастлив. При этом Истомин даже и не думал о том, что и Карский – отвергнутый муж, и все дети Веры тоже ведь никуда не девались – и их его переживания вряд ли порадуют. Счастье, по сути своей, всегда эгоистично, хотя и кажется иногда очень щедрым ко всем другим; на самом же деле другим достается лишь то, что переливается через край, главное же бережется только для себя.

Карачаров даже не заметил, что писатель с женщиной увязались за ними; для него корабль как реальность сейчас вообще как бы перестал существовать – осталась одна лишь задача по прикладной физике с параллельным экскурсом в теорию. Он уже устал было от необходимости вариться в собственном соку, не ощущая соратников и – что еще важнее – оппонентов: конкуренция – мотор всякого движения. И, занимаясь почти исключительно все той же проблемой «Кита», случившейся с ним беды, пытаясь найти – хотя бы теоретически обосновать – возможность выхода из нее, он чувствовал, что все больше – нет, не то чтобы заходит в тупик, тупика не было – но, подобно зайцу в известной апории Зенона, никак не может обогнать черепаху: она по-прежнему остается хоть на чуточку, но впереди. Нужен был какой-то толчок извне; извне – потому что здесь, на корабле, в физика давно уже никто не верил, и в таких условиях он чувствовал себя, словно птица в безвоздушном пространстве: крылья есть – но им не на что опереться, и взлет невозможен. Теперь же он ощутил нужный толчок – надо сказать, не слабый; и мысль его, словно разбуженный хищник, стремглав бросилась вслед за убегающей добычей. Сейчас он еще покопается в этой программе (бедняга Хинд, надо же, вот не повезло, действительно, судьба – загадка: я здесь не только все еще жив, но и в полном порядке вроде бы, а он – там, на Земле, в мире безопасности – и вот...) и сразу же начнет думать над своей: Хинд, конечно, молодец, да и все они там – тоже, но и мы ведь не лыком шиты...

– Доктор Карачаров!

Физик нехотя, со скрипом вернулся в реальность. И обнаружил себя в лифте, в сопровождении Флора (ну, это еще туда-сюда), Веры и писателя, который только что физика и окликнул.

– Ну, чего вам?

– Разве мы не собирались найти капитана?

– Ах, да. Черт...

Действительно, прежде всего надо было поставить в известность о последних событиях именно капитана. Хочешь – не хочешь, но корабль все же остается кораблем – пусть даже инвалидом.

Писатель уже успел нажать нужную кнопку, и мимо жилого модуля проскочили без остановки.

* * *

Настроение Орланы было – хуже не придумаешь.

Она даже не ожидала, что поведение матери так глубоко