Гвен послушно вытащила Ульвина из-под одежды, но тот вцепился ей в руку.

– Нет, – заверещал он, царапая кожу до крови. – Не ходи с ней! Я не смогу еще раз тебя потерять! Не хочу!

Вид у него был такой несчастный, что Гвен на секунду дрогнула. Ей хотелось успокоить его и сказать, что она никогда больше никуда не уйдет, но вместо этого она с трудом отодрала его от себя и сунула Ларри в руки, не найдя другого места. Гвен по-прежнему старалась не смотреть на него, и все равно краем глаза увидела: Ларри больше не был уверен в себе – стоял унылый и поникший, совсем как простые игроки. Слава жался к его плечу, а Хельга – к Славе. Несчастная, крепко сбившаяся вместе компания проигравших.

Гвен нерешительно взяла Тень за руку, и холод проник в каждую клетку ее тела. Все вокруг исчезло, как будто Гвен чем-то закрыли глаза, но испугаться по-настоящему она не успела: черная пелена исчезла, но теперь все вокруг было по-другому. Запахи, звуки, вкус воздуха – все изменилось.

Они стояли между голых каменных утесов с редкими травинками, но это был не тот островок, куда перенес ее Рюрик, тут было гораздо просторнее, скалы разной высоты тянулись во все стороны. Небо над головой было неспокойным и серым, штормовым.

– Это мы где? – жалким голосом спросила Гвен.

– На острове Ястребов. Идем.

Тень начала подниматься по узкой тропинке, зажатой среди нагромождений камня. Гвен послушно шагала следом, неуверенно оглядываясь. Тут и там на скалах попадались рисунки, но совсем не такие милые, как собачки и цветы, которых изображал Райлан: человечки с круглыми от ужаса глазами, молнии, непонятные надписи.

«Любят же люди рисовать», – тупо подумала Гвен. Она чувствовала вроде и торжество, но какое-то подмороженное, отравленное. Было очень тихо: ни птиц, ни растений, ни воды, только мертвые скалы и пустое небо. Тень подошла к небольшой пещере и остановилась.

– Знаешь, почему это место с древних времен считалось плохим? – спросила Тень, и Гвен мотнула головой. – Она заключила меня сюда. Думаешь, мне было весело? Нет. Я, конечно, видела и слышала, что происходит в мире, такова уж моя природа, я – везде, я – часть всех людей на земле, но сделать ничего не могла. Это ужасно, когда не можешь ни во что вмешаться, понимаешь? – Она остро посмотрела на Гвен, как будто говорит о чем-то очень важном. – Ну, теперь она на своей шкуре изведала, каково это. Я сделала с ней то же, что она со мной: лишила способности вмешиваться. Заходи.

После такого вступления заходить было страшновато, но Гвен послушно засеменила в пещеру. Внутри было не страшно, только пусто и скучно, но стоило Гвен зайти, как вход исчез, и все вокруг потемнело.

– Добро пожаловать ко мне домой, – шепнула Тень прямо Гвен в ухо.

Та подскочила – она не видела, чтобы Тень зашла следом за ней.

– А где мама? – пролепетала Гвен.

Тень нежно, мелодично рассмеялась:

– Она здесь. Ищи сама, ты же у нас такая умная. Накопила тысячу тысяч крупинок в такие времена, куда там бедняге Нилу! И все отдала мне.

– Ты знаешь Нила? – дрожащим голосом спросила Гвен.

Тень вздохнула ей в ухо:

– Конечно. Я, можно сказать, сама его создала. Ну, не в пошлом человеческом смысле. – Она хихикнула. – Удачи, Гвендолин, мне пора. Сестра надолго отняла у меня власть, а я в ответ отниму то, что ей дороже всего.

– Меня? – шепотом спросила Гвен.

Вот в чем дело: ее, наверное, тут убьют. Могла бы и догадаться.

– Тебя? – Тень удивленно хмыкнула. – Ну нет, это слишком мелко. Ты – просто одна из ее детей, вас полно.

Гвен невольно почувствовала себя задетой. Тень жадно дышала ей в ухо, как будто наслаждалась ее замешательством и грустью.

– И напоследок скажу главное, – громко прошептала Тень, касаясь дыханием ее щеки. – Ты хоть представляешь, что такое тысяча тысяч крупинок, собранных в такие времена? Крупицы последних надежд и отчаянной жажды счастья. Ты была сильнее, чем кто-либо в истории, ну, кроме твоей матери, конечно. Эта анима могла бы осветить все золотые земли, победить Ястребов, перевернуть мир вверх дном, подарить счастье несчастным, вернуть любовь всем этим жалким детям и их родителям – ты могла спасти всех, а спасла только одного человека! И сама разрешила мне все это погасить. – Тень хохотнула. – Ох, Гвендолин. Любовь заставляет творить ужасные вещи, вот поэтому в моем мире обойдутся без нее. – Она снисходительно похлопала Гвен по плечу, и та зажмурилась от холода. – Вы обе мне больше не помеха, и это очень кстати – у меня сегодня много дел.

– Каких? – шепотом спросила Гвен, но ощущение присутствия уже исчезло.

Вокруг была непроглядная, печальная тьма, и очень хотелось плакать, но Гвен помотала головой и вытянула перед собой руки, ощупывая воздух. Она уже зашла так далеко, нельзя теперь отступить.

– Мам, ты тут? – хрипло позвала Гвен.

Ответа не было, и она принялась терпеливо перебирать темноту, как будто мать была перышком, которое надо ловко поймать. Когда коснулась стен пещеры, начала ощупывать стены, потом, встав на колени, – пол, но повсюду было одно и то же: холод, камни, пустота.

Наконец каждый клочок этого тесного пространства был изучен: с одной стороны каменные стены и никаких тайных ходов, с другой – предположительно выход из пещеры, затянутый упругой холодной преградой, на ощупь – точь-в-точь как стена того купола, что был на крохотном островке. В приступе последней надежды Гвен, хватаясь за камни, взобралась по очереди на разные участки стен и ощупала потолок, но там были все те же каменные выступы. Гвен медленно опустилась на землю и закрыла глаза. Она чувствовала: в ней больше нет анимы, кроме искры жизни. Теперь она совершенно пустая и потратила свои огромные запасы зря – просто отдала их, и они погасли. Мамы тут явно нет, разорвать теневую преграду не получится, и все, что осталось, – это лечь и иссякнуть. Может, стоило это сделать еще в Селении. Видно, сколько ни пытайся, все равно проиграешь, а жизнь – это одно сплошное разочарование.

Гвен почувствовала, как что-то мокрое ползет по ее щеке, и сначала решила, что это крохотное живое существо, но потом поняла: нет, просто слеза. Она не плакала с того дня, как потеряла маму, и даже не сразу вспомнила, как это ощущается. Что-то мягкое и уязвимое в ее сердце, много лет покрытое льдом, начало оттаивать. Она так долго не давала воли этой печали, чтобы