Брызг с лихвой хватило нам обоим. Валун рассек толщу воды и упал на край деревянного настила. Покоя и безмятежности как не бывало, озеро точно забурлило. Послышался треск ломающихся досок. Постепенно волны разбежались, а мутно-серая вода снова стала темно-голубой. Неожиданно на поверхность стоймя выскочила прогнившая доска, плюхнулась обратно и уплыла.

К воде вернулась обычная прозрачность. На глубине действительно что-то шевелилось, и не просто шевелилось, а медленно всплывало. Слегка покачиваясь, темный, неправильной формы предмет поднимался на поверхность. Вскоре перед нашими с Хейнзом глазами появился почерневший шерстяной свитер, брюки и туфли, наполовину скрытые под неузнаваемой раскисшей массой. Затихающие волны на секунду расправили спутанную белокурую прядь.

Нечто качнулось и сначала показало нам руку, которую никто на свете не назвал бы человеческой, а потом лицо: раздувшуюся серо-белую плоть без глаз, носа и рта. Неужели это когда-то было лицом? Хейнз не сводил с него взгляда. Лицо, украшенная зелеными камешками шея. Билл Хейнз сжал перила так, что суставы пальцев побелели как снег.

– Берил!

Этот родившийся в самом сердце крик наверняка услышали и в лесу, и на холмах, и на вершинах гор Сан-Бернардино.

На окне красовался большой плакат с выведенным печатными буквами воззванием: «Оставьте констеблем Тинчфилда!» За окном виднелась конторка, заваленная пыльными папками. На стеклянной двери выделялись надписи: «Начальник полиции», «Начальник пожарной команды», «Городской констебль», «Торговая палата», «Входите».

Я и вошел. Универсальное заведение оказалось однокомнатной деревянной лачугой с пузатой печью в углу, конторкой и грязным столом с выдвижной крышкой. На стене напротив висели большая синька карты округа, календарь и термометр, а над столом – доска с телефонными номерами, выведенными так старательно, что цифры врезались в дерево.

В древнем вращающемся кресле восседал мужчина в сдвинутой на затылок ковбойской шляпе. Справа от него стояла высокая плевательница. Крупные безволосые руки обнимали живот. Мужчина был в коричневых брюках на подтяжках, линялой рубахе, застегнутой до толстой, как у быка, шеи, и без галстука. Волосы, насколько я разобрал, темно-русые, блеклые, а виски – белее снега. На груди красовалась шерифская звезда. Сидел он перекосившись на левую ягодицу, так как из правого кармана брюк высовывалась кобура с «кольтом» сорок пятого калибра.

Прислонившись к конторке, я пристально на него посмотрел. У незнакомого пока мужчины были большие уши и добрые серые глаза, – в общем, на вид тюфяк, такого и младенец вокруг пальца обведет!

– Мистер Тинчфилд?

– Ага. Единственный представитель закона в этих краях, по крайней мере до выборов. Есть тут пара достойных ребят, которые могут заткнуть меня за пояс, – вздохнул он.

– Оленье озерцо в вашей юрисдикции?

– В чем дело, сынок?

– Я об Оленьем озерце, маленькое такое, в горах, знаете? Оно в вашей юрисдикции?

– Ага. Я еще и помощник шерифа, только на двери все путем не распишешь: места не хватает. – Тюфяк без тени недовольства глянул на дверь. – Я тут, как говорится, один за всех. Речь об озере Мелтона? Что-то стряслось, сынок?

– В озере нашли мертвую женщину.

– Ясненько. – Оторвав руки от живота, Тинчфилд почесал за ухом и тяжело поднялся. Стоя он казался просто высоким и мощным, лишний вес и пивное брюшко были частью образа тюфяка. – Мертвая, говоришь? Кто она?

– Жена Билла Хейнза, Берил. Похоже на самоубийство. Миссис Хейнз провела в воде много времени и сейчас выглядит далеко не лучшим образом. По словам Билла, она бросила его десять дней назад. Думаю, именно тогда все и случилось.

Шагнув к плевательнице, Тинчфилд выплюнул в нее комок коричневой волокнистой массы, издавший при падении негромкое «шлеп!», затем пожевал губы и вытер рот тыльной стороной ладони.

– А сам ты кто, сынок?

– Джон Далмас, я из Лос-Анджелеса. Мистер Мелтон поручил мне осмотреть его недвижимость и даже записку для Хейнза написал. Мы с Биллом прошлись по берегу, поднялись на причал, оставшийся после киносъемок, и заметили в воде что-то темное. Хейнз швырнул в озеро большой камень, и тело всплыло. На утопленницу без слез не взглянешь – в буквальном смысле, шериф.

– Хейнз остался на озере?

– Да, за подмогой отправился я, потому что Биллу совсем поплохело.

– Ничего удивительного, правда, сынок? – Тинчфилд отыскал в столе непочатую бутылку виски, спрятал ее в карман и застегнул рубашку. – По пути захватим дока Мензиса и Пола Лумиса. – Он спокойно обошел конторку. Казалось, случившееся волнует его не больше надоедливой мухи.

Вытащив табличку с часами работы, шериф перевернул ее, написал: «Вернусь в 18:00», затем вывел меня на улицу, запер дверь и сел в патрульную машину. На ней имелись сирена, две красные поворотные фары, две оранжевые противотуманные фары, красно-белая пожарная эмблема и множество других, к которым я даже присматриваться не стал.

– Подожди здесь, сынок, я шмелем слетаю!

Тинчфилд поехал в сторону озера, но остановился у блочного здания напротив почты. На секунду исчезнув в его недрах, он вернулся с высоким худощавым мужчиной. Патрульная машина поравнялась с моей, и я покатил вслед за шерифом. Наш маленький кортеж петлял среди девиц в шортах и парней в плавках, шортах и летних брюках – в основном с обнаженным торсом и сильно загорелых. Тинчфилд то и дело сигналил, но сирену не включал, иначе, боюсь, за ним пустились бы в погоню. Поднявшись по пыльному холму, мы притормозили у небольшого домика. Шериф несколько раз погудел и громко кого-то позвал. Открыл парень в синей спецовке.

– Садись в машину, Пол!

Парень в спецовке кивнул и вскоре вышел в грязной шляпе а-ля охотник на львов. Мы выбрались на шоссе и повторили мой недавний маршрут: сначала до развилки, затем до ворот, сторожащих частную территорию. Парень в спецовке проворно выскочил из салона, открыл ворота, пропустил нас с Тинчфилдом и снова закрыл.

Мы подъехали к озеру и выбрались из машин. Дым из трубы маленького дома уже не валил.

У дока Мензиса было желтоватое треугольное лицо и усеянные пятнами от никотина пальцы. Парень в спецовке и шляпе охотника на львов тянул лет на тридцать. Смуглый, темноволосый, гибкий, он почему-то казался недокормленным.

Подобравшись к самой воде, мы взглянули на причал. Абсолютно голый, Билл Хейнз сидел на деревянных мостках, стиснув голову руками. Рядом с ним темнело нечто большое и зловещее.

– По-моему, рано мы пешком пошли, – проговорил Тинчфилд.

Мы снова расселись по машинам, подъехали чуть ближе к причалу и гуськом спустились к мосткам.

Большим зловещим предметом оказалось тело женщины. Обвязанное веревкой, оно лежало лицом вниз, а рядом валялись одежда Хейнза и протез с лоснящейся кожей и сверкающими металлическими шарнирами. Не сказав ни слова, шериф достал из кармана бутылку, откупорил и протянул Хейнзу.