и торопливо шептали «Патерностер»[126]; сенаторы будто приросли к полу и напоминали статуи; дож отказывался верить своим глазам и ушам.

Невозмутимо и грозно стоял перед ними браво, во всей помпезности своего неудобосказуемого уродства, одетый как человек своей профессии, с пистолетами и клинками за поясом; желтое искаженное лицо, кустистые черные брови, искривленные губы, правый глаз скрывала большая повязка, левый почти полностью тонул в складках разросшейся плоти. Несколько секунд браво озирался, потом подошел к ошеломленному Андреасу.

– Хо-хо! – раздался его громовой голос. – Вы хотели видеть браво Абеллино? Он перед вами, о дож Венеции, и он пришел за своей невестой!

Андреас в ужасе воззрился на окаянного демона и в конце концов с усилием вымолвил:

– Не может быть; мне, похоже, снится какой-то кошмарный сон.

– Там снаружи стража! – воскликнул кардинал Гонзага и шагнул было к двустворчатой двери, но Абеллино привалился к ней спиной, выхватил из-за пояса пистолет и наставил его кардиналу в грудь.

– Первый, кто кликнет стражу или сделает шаг со своего места, тут же и умрет! – возгласил он. – Идиоты! Вы думаете, я явился бы сюда и сам приказал поставить у дверей стражу, если бы боялся их мечей или намеревался от вас сбежать? Нет, я с радостью отдаюсь в ваши руки, но не по принуждению! Я с радостью отдаюсь в ваши руки – с этой целью сюда и пришел. Ни одному смертному не под силу взять в плен Абеллино. Если правосудие требует привести его сюда, он сам себя и приведет. Или, по-вашему, Абеллино – обычный злодей, который только тем и занимается, что прячется от сбиров и убивает, дабы получить неправедную добычу? Нет! Клянусь небом, нет! Абеллино – не рядовой злодей. Да, я был браво, но побуждения, которые меня к этому толкнули, благородны!

Андреас (стискивая руки). Боже милостивый! Как такое возможно?

В зале вновь повисло зловещее молчание. Все дрожали, слушая речь ужасного убийцы, который прогуливался взад-вперед, гордый и величественный, точно повелитель некоего дьявольского мира.

Розабелла открыла глаза, и ее взгляд сразу устремился на браво.

– Господи Всемогущий! – вскричала она. – Он все еще здесь. А я думала, Флодоардо… нет-нет, не может быть! Это какое-то наваждение!

Абеллино подошел ближе и попытался ее поднять. Она с ужасом отпрянула.

– Нет, Розабелла, – совсем другим голосом произнес браво. – То, что ты видишь, не наваждение. Любезный тебе Флодоардо – не кто иной, как браво Абеллино.

– Ложь! – прервала его Розабелла, в отчаянии поднимаясь на ноги и ища убежища у Камиллы на груди. – Чудовище! Не можешь ты быть Флодоардо! Бес не ровня серафиму! Все деяния Флодоардо говорят о доброте и благородстве – он полубог! Именно он научил меня любить добрые и благородные поступки, именно он подтолкнул к ним и меня саму: сердце его свободно от всяческих низменных страстей и способно взращивать высокие помыслы. Во имя добродетели он готов терпеть усталость и боль, готов утирать слезы страждущим и слабым – вот в чем главная сила Флодоардо! Флодоардо – и ты! Мерзавец, о чьих злодеяниях не один окровавленный призрак вопиял пред престолом Господним, – да как ты смеешь произносить имя Флодоардо!

Абеллино (гордо и истово). Розабелла, так ты бросишь меня? Возьмешь назад свое слово? Взгляни, Розабелла, и убедись: я, браво, и твой Флодоардо – один человек.

С этими словами он снял с глаза повязку, раз-другой провел по лицу платком. В тот же миг вид его изменился, кустистые брови и прямые черные волосы исчезли, черты лица обрели природную симметрию и – надо же! Собравшимся предстал прекрасный флорентиец, одетый как браво Абеллино.

Абеллино. Выслушай, Розабелла! Семижды семь раз готов я менять свою внешность прямо у тебя на глазах, да так искусно, что, сколько ты меня ни разглядывай, ты все равно обманешься. Но и после всех моих преображений одно остается неизменным: я тот, кого ты любила как Флодоардо.

Дож смотрел и слушал, все еще не в силах оправиться от смятения, но с уст его то и дело срывались слова:

– Ужас! Ужас!

Он в отчаянии заламывал руки. Абеллино подошел к Розабелле и умоляющим тоном спросил:

– Розабелла, так ты нарушишь свое обещание? Я тебе более не дорог?

Розабелла не в силах была ему ответить; она будто бы превратилась в статую и стояла, устремив неподвижный взгляд на браво.

Абеллино взял ее холодную руку, прижал к губам.

– Розабелла, – вымолвил он, – ты по-прежнему моя?

Розабелла. Ах, Флодоардо! Лучше бы мне никогда тебя не любить и не видеть!

Абеллино. Розабелла, согласна ли ты снова стать невестой Флодоардо? Согласна ли стать Невестой браво?

Любовь боролась в груди Розабеллы с отвращением, и борения эти были мучительны.

Абеллино. Выслушай меня, возлюбленная! Только ради тебя одной я и сдался в руки правосудия. Ради тебя – ах, ради тебя я готов на все! Розабелла, я хочу услышать из уст твоих одно короткое слово: скажи окончательно да или нет – и покончим с этим. Розабелла, ты все еще любишь меня?

Девушка ничего не ответила, лишь бросила на него взгляд, непорочный и нежный, – такой может бросить ангел, и взгляд этот слишком отчетливо показал, что сердце ее все еще во власти злодея. Но потом она поспешно отвернулась от него, кинулась в объятия Камиллы и воскликнула:

– Да простит тебя Господь за те невыносимые муки, которые ты мне причиняешь!

Дож уже вышел из ступора. Он встал с кресла, глаза его угрожающе сверкали, губы дрожали от исступления. Он кинулся к Абеллино, однако сенаторы преградили ему путь и удержали его силой. Браво же подошел к дожу с невыразимой наглостью на лице и потребовал, чтобы тот успокоился.

– Дож Венеции, – начал он, – сдержите ли вы свое обещание? Эти благородные дамы и господа – свидетели тому, что вы мне его дали.

Андреас. Злодей! Чудовище! Ах, в какую же коварную западню ты меня заманил! Скажите, венецианцы: обязан ли я гасить долг перед таким кредитором? Свою лживую и кровавую роль он играет уже давно, лучшие наши сограждане пали от его клинка, и именно ценою их крови мог он изображать в Венеции аристократа. А потом он пришел ко мне в обличье честного человека, покорил сердце несчастной моей Розабеллы, хитрой уловкой выманил у меня обещание и теперь требует ее себе в невесты, в надежде, что в качестве мужа племянницы дожа он с легкостью получит прощение за свои грехи. Скажите мне, венецианцы: обязан ли я держать слово, данное этому злодею?

Все сенаторы. Нет, ни в коей мере.

Абеллино (торжественно).