– Что ты делаешь, Тави? Гадость какая! – воскликнула Изабель.

Ее сестра частенько ставила эксперименты, но до сих пор они касались в основном рычагов, досок и лебедок, а не плесени.

Тави опустила лупу.

– Я ищу маленький, возможно, даже одноклеточный организм, – ответила она взволнованно. – Несколько дней назад я выставила все это в кладовой на верхнюю полку. Конечно, мой выбор не случайно пал на самую верхнюю полку: теплый воздух ведь поднимается, а значит, способствует росту и размножению этого самого организма. И вот, посмотри, какой успех!

Изабель наморщила нос:

– Но зачем?

Тави усмехнулась.

– Рада, что ты спросила, – сказала она. – Видишь ли, господствующая теория происхождения болезней гласит, что их вызывают миазмы, или дурной воздух, который поднимается от гниющей материи и вдыхается нами. Но я полагаю, что причиной болезни становится некий организм, невидимый глазу, передающийся от больного человека к здоровому. – И она показала на стопку книг на столе. – Достаточно почитать, что пишет Фукидид о чуме в Афинах. Или Джироламо Фракасторо в труде «О контагии и контагиозных болезнях».

– Хорошо, я спрошу иначе. Почему этот организм надо искать именно сейчас? Мы ведь собирались сегодня заняться засолкой огурцов. И ты обещала мне помочь.

– Вот именно поэтому, – ответила Тави. – Как только ты заговорила о сохранении еды на зиму, я сразу задумалась о сопутствующих процессах – механических, химических, биологических.

– Ну конечно, – сказала Изабель, пряча улыбку.

Она была так счастлива снова видеть румянец на щеках сестры и огонь в ее глазах, что даже не сердилась за беспорядок. По опыту она знала, что лишь одно может оторвать Тави от математики – естественные науки.

Глядя на сестру, Изабель дивилась, как у людей язык поворачивается называть ее некрасивой. Ей хотелось сказать Тави, что, когда ее глаза так блестят и она так увлеченно рассказывает о чем-нибудь, у нее, Изабель, захватывает дух. Так же как от вида сокола в полете. Или тихого озера на утренней заре. Или полной луны в ясном зимнем небе. Но не сказала – мешал комок в горле.

– Взять, например, джем, – продолжила Тави. – Фрукты проходят обработку теплом, и в них добавляют сахар, так?

Изабель сглотнула. И кивнула.

– Может быть, поэтому джем никогда не портится? Значит, высокая температура убивает микроорганизмы? А что с ними делает сахар? И как на них действует маринад? Уксус тоже прекращает их рост? От вида организма и от среды, в которой он живет: в молоке, капусте, тесте или в человеческом теле, зависит, получим мы сыр, кислую капусту, хлеб или Черную смерть! – ликующе закончила Тави. – Но что это за организм, Из? Мне до смерти хочется узнать. А тебе?

– Мне больше хочется узнать, когда ты закончишь свои высокоученые штудии о маринованных огурцах и возьмешься со мной за их заготовку.

– Скоро, уже скоро! – отозвалась Тави, снова берясь за лупу. – Я сварила кофе. Выпей пока, – добавила она.

Изабель покачала головой:

– Нет, спасибо. Что-то аппетит пропал. Пойду покормлю Мартина и выпущу кур.

Изабель пошла к двери кухни, но на полпути остановилась, оглянулась на сестру, которая с лупой в руках вглядывалась во что-то невидимое, и подумала: «Тави такая умная. Вдруг она поможет мне понять, что я должна искать?»

Рука Изабель поднялась к карману, и она уже заковыляла было обратно к столу, но внезапно остановилась. Тави мыслит логически и склонна к скептицизму, – наверное, она просто не поверит в Танакиль. К тому же придется рассказать сестре не только о королеве фей, но и о том, чего она, Изабель, попросила, а ей стыдно было признаться в том, что это красота. Тави будет смеяться над ней. Даже издеваться.

Тави, точно почувствовав, что Изабель еще здесь, подняла голову и посмотрела на сестру.

– Ладно, – бросила она нетерпеливо. – Сейчас пойду.

– Куда пойдешь? – изумленно спросила Изабель.

– В конюшню. В курятник. Ты же об этом хочешь меня попросить? Чтобы я забросила мои научные изыскания ради наиважнейшей работы – выгребания конского навоза из стойла?

– Не кипятись, – сказала Изабель, радуясь, что решила не говорить сестре о Танакиль. «Сарказм – оружие уязвленных, – подумала она, – и Тави владеет им в совершенстве».

Пока Тави выводила у себя в тетрадке столбики цифр, Изабель сняла с крючка корзинку для яиц. Потом взяла с полки складной нож, опустила в карман и вышла из кухни. Минуту спустя она уже спускалась от дома к курятнику. Склон холма уже остался позади, когда прямо из-под ног метнулась лиса – зеленоглазая, в ржаво-рыжей шубке. Девушка остановилась, задумчиво глядя ей вслед.

В историях, которые рассказывала Элла, Танакиль иногда принимала облик лисы. «Может, это она? – подумала девушка. – Следит за мной, что ли? Хочет посмотреть, выполняю я ее задание или нет?»

Но долго ломать голову ей не пришлось. Едва лиса скрылась в кустах, как тишину разорвал крик, высокий, пронзительный, от которого кровь стыла в жилах.

Лишь одно существо в их доме умело издавать такие жуткие вопли.

– Петух Бертран, – прошептала Изабель и пустилась бегом.

Вопль повторился.

«Никакая это не королева фей, – думала на бегу Изабель. – Обыкновенная куриная воровка. И похоже, в курятнике хозяйничает вторая».

Она, Тави и Маман буквально зависели от своих кур, ведь те несли яйца – драгоценную еду. Случись что-нибудь хотя бы с одной из них, как они будут жить?

Изабель спешила изо всех сил, не обращая внимания на боль в изувеченной ступне.

– Держись, Бертран! – крикнула она. – Я иду!

Их петух был настоящим зверем, свирепым, с острыми, как серпы, шпорами. Сколько раз он, бывало, загонял Изабель на дерево. Но против лисицы ему долго не выстоять.

«Или волка», – мелькнула у нее мысль. Девушка похолодела. Она так спешила на помощь Бертрану и курам, что не взяла с собой даже палку, и чем ей теперь защищать курятник, да и саму себя?

Запыхавшаяся, красная, она добежала до конюшни, откуда был виден курятник. Его распахнутая дверь висела на одной петле. И распахнула ее вовсе не лиса и даже не волк. Это сделал человек – худой, грязный, отчаянный.

В руках у человека был мешок. Он кудахтал и дергался. На земле возле курятника лежал Бертран со свернутой шеей.

Гнев победил в Изабель страх.

– Что ты сделал с моим петухом? – завопила она. – А ну, положи кур!

– Ах, прошу прощения, мадемуазель! – отвечал злодей с елейной улыбкой. – Дом стоит закрытый. Я и знать не знал, что в нем кто-то живет.

– Зато теперь знаешь. Так что уходи, – потребовала Изабель, показывая на дорогу.