Затем, словно по щелчку, мир ускорился.

Серией яростных пульсаций, или перистальтических сокращений, как сказал бы учитель естествознания мистер Лоури, шланг вырвался из тела мужчины. Раздался тихий хлюпающий звук, словно раскисшую глину сжали в кулаке.

Воздушный шарик, или шланг, или что это было, перекрутился и расщепился, превратившись в толстую белую петлю – та немного напоминала изогнутые магниты, которыми Макс пользовался, чтобы двигать железные опилки на уроках мистера Лоури.

Может, это грыжа? У дяди Макса, Фрэнка, была такая. Как-то на семейном пикнике дядя снял бандаж и показал ее. Она походила на кулак, выпиравший из плоского живота. «Я пытался поднять два мешка цемента, Максимилиан. Один-то мешок – уже тяжело. Из-за давления крошечный кусочек моих кишок протиснулся прямо сквозь мышцы. – Дядя Фрэнк издал неприличный пукающий звук. – Вон она, скользкая, как гусиный помет! Торчит как клоунский нос, да? Видишь его? Ку-ку, Макси, я тебя вижу! – Он слегка сдавил грыжу. – Бип-бип! О! Я чувствую, как продвигается мой обед… Ага, вот и кукурузный хлеб». В следующем году дядю Фрэнка на пикник не пригласили.

Но это явно не грыжа. Так подсказывала Максу логика. Просто его мозг лихорадочно подсовывал такой ответ, пытаясь объяснить увиденное. Только вот грыжа не шевелится. Грыжа не пульсирует.

Эта штука…

Эта штука…

Петля превратилась в бледную, слегка сужающуюся на конце ребристую трубку примерно семи дюймов в длину. Толще садового шланга. Казалось, она состоит из колец шириной в миллиметр. Каждое кольцо аккуратно закруглялось по краям. На поверхности выступали перламутровые бусинки, которые липли к ней, точно песчинки к влажной коже.

– Отойди, – выдохнул Тим, – Макс, отойди сейчас же!

Труба замерла. У Макса возникло странное ощущение, что та красуется. Будто самая ослепительная красавица на балу дебютанток. От основного ствола начали расходиться отростки. Макс вспомнил, как наткнулся на вылупляющегося птенца, который пытался расправить крылья, покрытые спутанными нитями слизи. Вот на что это было похоже. Или на швейцарский нож, у которого раскрыли все лезвия и примочки. Маленькие отростки отделялись с медленной и показной грацией, извивались в тусклом свете хижины, издавая причмокивающие звуки. Они походили на мясистые листья пустынных растений. Суккуленты – так их называют. О них Макс тоже узнал на уроках естествознания. Кончики отростков раскололись пополам и вывернулись. Макс увидел, что это рты, усеянные крошечными и тонкими, как рыбьи косточки, зубами. Они были омерзительно совершенны.

«Ку-ку, Макси, я тебя вижу».

Есть эмоция, которая существует за пределами чистого ужаса. Ее слышат псы в недоступных человеческому слуху трелях собачьего свистка. Узнать о ней уже жутко. Все равно что покрутить глухой ночью ручку радиоприемника и наткнуться на волну инопланетян – мрачный шепот, едва различимый за помехами, голоса, которые бормочут что-то на нечеловеческом языке. На языке, которого людям никогда не постичь.

Увидев, как гибкая трубка, словно слепая змея, нацелилась на скаут-мастера, Макс испытал тот самый запредельный ужас и пронзительно завопил:

– Тим-Тим-ТИМ.

ЗА ГОДЫ ВРАЧЕБНОЙ ПРАКТИКИ Тим доставал много разного из человеческих желудков. Резиновые пробки для ванн, игрушечные машинки, монеты и обручальные кольца. Большинство из этого можно было вывести с помощью простого рвотного или солевого слабительного. Человеческое тело больше не таило для Тима сюрпризов.

Но когда белая трубка высунулась из разреза и потянулась к нему, словно взбираясь по воображаемой лестнице, Тим ошарашенно, по-поросячьи взвизгнул. Он не мог совладать со своим неожиданным испугом: тот проникал – червем проскальзывал – сквозь защитные барьеры в потаенные закоулки разума, где зрели кошмары.

Скальпель яростно полоснул, отрезав дюйм мерцающей белой трубки. Ампутированный комочек упал у ног Тима, извиваясь и сочась коричневой жидкостью. На отростках странной твари открывалось и закрывалось множество крошечных ртов.

Бешено размахивая руками, Тим опрокинулся и неуклюже приземлился на задницу. Уцелевшая часть трубки дергалась, щелкала и разбрызгивала вонючие коричневые сгустки, а затем втянулась в разрез, как спагетти в рот ненасытного ребенка.

– Прикрой рот! – закричал Тим. – Не позволяй этому коснуться тебя!

В дверь колотили с такой силой, что со стропил сыпалась пыль. Голос Кента звучал громче других:

– Тим! Макс! Что происходит? Откройте дверь!

Тело незнакомца качнулось из стороны в сторону. Ноги соскользнули с дивана и с грохотом ударились об пол.

На сей раз трубка вырвалась из раны прямо вверх, вытягиваясь и чудовищно пульсируя. Фут. Два фута. Три фута. Словно обезглавленная кобра-альбинос из корзины факира, маслянистая трубка вылезла из человека. «Мертвого человека, – уповал Тим. – Господи, пожалуйста, пусть он ничего не чувствует». Она хлестала воздух, будто грязный кнут, и истекала коричневатой жидкостью. Долго возвышалась, покачиваясь и словно пробуя воздух на вкус или выискивая мелких и слабых созданий, до которых могла бы дотянуться.

И тут незнакомец очнулся.

Веки затрепетали, глаза распахнулись невообразимо широко. Мужчина будто пробудился от страшного сна и обнаружил, что реальность затмевала любые кошмары. Он несколько раз пронзительно вскрикнул – вопли походили на вой испуганной собаки.

– Держись подальше, Макс! – заорал Тим. – Не подходи!

Рука незнакомца дернулась к торчащей из него твари, но, не успев коснуться, ослабла, пальцы ласково дотронулись до существа. В выпученных от шока и ужаса глазах было отчетливое понимание происходящего. У несчастного был взгляд маленького мальчика, который лицом к лицу столкнулся с безымянным кошмаром, спрятавшимся под кроватью.

– Уг… – примитивный возглас отвращения сорвался с губ мужчины. – Угх… уг…

– Тим! – кричал Кент. – Немедленно открой чертову дверь!

Макушка одного из мальчишек мелькнула в единственном окне хижины, пара рук вцепилась в карниз – должно быть, это Эфраим старался подтянуться и заглянуть внутрь.

Тим понял, что наблюдает чужую смерть.

Он, конечно, видел подобное и раньше, но Макс-то нет. Перед ними оказался человек, о котором они ничего не знали. А теперь Максу придется стать свидетелем самого сокровенного момента, который только может случиться с человеком, – момента смерти.

Глаза мужчины закатились. Он выдохнул. Веки его, к счастью, закрылись.

Трубка куском веревки упала ему на грудь. Мгновение она лежала, свернувшись в клубок, затем дернулась и заползла под рубашку. Тим представил, как она ползет по шее мужчины и забирается ему в рот. Продвигается вниз по гортани в желудок, чтобы соединиться с остальными своими частями. Заглатывает собственный хвост… Или голову?