плачет. А поскольку с немецким явная проблема, он будет крайне признателен за изменение шапки «Показания» на «Жалоба», которую у него руки чешутся подписать.

Между тем приключенческая миниатюра Алекса зримого впечатления на следователя не произвела и, по исчерпанию вдохновения у рассказчика, была принята в немедленную разработку. Дознаватель даже не сослался на расхождения между первичными показаниями касательно паспорта и пиджака, ограничившись предложением сдать анализ крови – для замера содержания алкоголя. Алекс, однако, процедуру отверг, завопив, брызжа слюной, что довольно крови его деда и дяди, убитых прадедами дознавателя только за то, что они евреи. Для палаческого удобства – в затылок. В том самом несмываемого позора и непрощенного немцам сорок первом.

Вскоре в допросной объявился медик с таблетками и водой, с трудом уговоривший Алекса принять успокоительное. Сидел он подле пациента до тех пор, пока подопечный не дал отмашку, бывшей разом благодарностью за помощь и пониманием, что пора и честь знать. Тонометр врач так и не извлек, должно быть, посвященный в подробности отнюдь не гипертонического, а национальной памяти криза.

Тем временем следователь незаметно исчез, и Алекс не мог вспомнить, подписал ли он свои показания – настолько его вымотал этот безумный, сродни природному катаклизму день. Не восстанавливалось также в памяти, зачитывал ли дознаватель постановление о его задержании. Оттого, двигаясь с эскортом охраны по коридору, он не исключал возможность, что это путь домой. Сколько бы тот адрес ни был относителен.

Домом между тем оказалась новенькая камера с микроволновкой, телевизором, холодильником, прочими атрибутами обихода, которых в обычных тюрьмах днем с огнем не найти. Порой заскакивая на день-второй за решетку, причем на разных континентах, Алекс о тюремном быте некоторое представление имел.

Его посетила мрачного юмора мыслишка, что он, изгой, не прочь бросить в этой камере якорь, появись здесь компьютер и интернет. Подальше от портретистов по вызову, подпольных эскулапов, киношных мистификаторов, фольксдойчей, прочих карьерных сутенеров и путан, обложивших его по периметру.

***

Спустя двое суток, Лэнгли, Вирджиния, штаб-квартира ЦРУ

Стивен Кейпс, заместитель директора, человек степенный и обстоятельный, экстренность любого рода не любил. Более того, находил спешку следствием допущенных промахов. Но куда больше его раздражала тематика, генерируемая Израилем и Россией, на его взгляд, дерзких возмутителей статус-кво.

В том, с чем явился глава группы политических операций, как назло, все три аллергена присутствовали – и авральный контекст, и оба хулигана мировой политики, которых не корми, дай укусить соседа за ногу. Ко всему прочему, с предысторией наработки сектора Стивен Кейпс был незнаком, оттого связать концы с концами идеи, изложенной конспективно, до конца не получалось.

Проще было ограничиться туманной резолюцией «Провентилирую наверху», сохраняющей у просителя надежду, но торпедировать интересы ведомства, равные национальным, не что иное, как преступная халатность – настолько уникально-значимым смотрелся проект «Алекс Куршин», детище группы политических операций. Проект, волею закона Мерфи, булькающий предсмертными пузырями, не успев опериться…

– Послушай, Стенли, – перешел к резолютивной части аудиенции заместитель директора, – проекция, обрисованная тобой, фантасмагорией не отдает?

– Она и есть – помесь павлина с носорогом, не спорю, – предельно серьезно, вразрез эпитетам, ответил подчиненный. – Только потенциал выигрыша столь велик, соглашусь, при небольших шансах на успех, что любые усилия оправданны. Да и затрат, считай, никаких.

– Скажешь еще, никаких… – хмыкнул Стивен Кейпс. – Ты хоть представляешь, что немцы попросят взамен, удовлетворяя нашу просьбу? Оставим за скобками прослушку Меркель, слава богу, не наших рук дело.

– Но мы же пока не знаем, – бесстрастно заметил глава группы. – Да и почему всякий раз нам больше других надо? Русские – куда больше их головная боль, нежели наша. В особенности во времена, когда Дональд спит и видит, как избавиться от ярма декларативных, по большей мере, союзников.

– Ладно, а что израильтяне заломили, сообщив тебе о запросе немцев по Алексу Куршину? – оттягивал момент истины замдиректора.

– Наши интересы с «Моссадом» слишком переплетены, чтобы торговаться. Сплошной взаимозачет… – бубнил Стенли, напряженно размышляя при этом. – Впрочем, старая песня – выдать Джонатану Полларду загранпаспорт. Я обещал похлопотать, в очередной раз… Взглянув на часы, спохватился: Стивен, задержание Куршина заканчивается, за которым, конечно же, последует арест. Не приведи господь, судья снимет гриф секретности или, того хуже, продажный клерк журналистам стукнет! Ко всему прочему, у них конец рабочего дня!

– Подожди, что ты предлагаешь – ломиться к немцам, не известив Белый дом о щекотливой инициативе, когда отголоски скандала с прослушкой Фрау все еще на слуху? Это с одной стороны, а с другой: нужен ли администрации этот набухающий флюс, который может лопнуть в любую минуту? Ведь разоблачить вербовку Куршина для русских плевое дело! Таким образом девальвировать наше моральное превосходство после их дерзкого покушения на институт американских выборов… Но! То, что можно сделать – это попросить немцев засекретить кейс до тех пор, пока все согласования не будут получены, – второй человек ЦРУ задумался.

– Ну и замечательно, герметика кейса – наш главный приоритет, – согласился Стенли. – Только… Томас Хальденберг и пальцем не пошевелит, если, хотя бы в общих чертах, не поймет, в чем дело. Вот, что еще: нужна встреча нашего агента с Куршиным, что, на мой взгляд, актуальнее режима секретности. Ведь если Куршин русским о наших «ухаживаниях» разболтал, как давший дуба джокер уже не нужен. И пусть немцы делают с ним все, что заблагорассудится, и даже закатают в тюрьму до скончания дней. Его же предупреждали…

– Посмотрим, – бросил замдиректора, поворачиваясь к селектору. – Джина, соедините меня с Томасом Хальденбергом, директором Федеральной службы защиты конституции Германии. Если его на месте нет, пусть мне перезвонит, как-можно скорее. Кодировка – по максимуму.

Избегая авральных протоколов, Стивен Кейпс знал, что у них есть одна продуктивная черта – быстрая состыковка элементов экстренно выстраиваемой схемы. Если бюрократическая рутина – это сочленение многих маленьких «но», процедурно нейтрализуемых, то аврал каким-то образом эту полосу препятствий укорачивает либо и того больше – устраняет. Вот и сегодня высокопоставленный чин на месте, совещаниями не отягощен и готов к общению, притом что знакомы топчиновники шапочно, по переписке.

За обменом формальных любезностей последовала прелюдия к теме, как это принято у воротил деликатных дел, изобилующая эвфемизмами. Нет, сомнений в надежности правительственной связи не было. Забота забот – прощупать позицию контрагента, мягко подводя того к нужному ракурсу, раньше времени не спугнув.

– Так откуда инфа о приостановке прав у обсуждаемых личностей? – шлифовал эзоповы умения Томас Хальденберг.

– От вас самих, отправивших в религиозный город опросник. Там же, зная о нашем интересе, полномочия передали… – не отставал в