Я не против опохмелиться и еще что-нибудь перекусить, но для этого придется открыть дверь. Тогда саблезубый котяра тут же вцепится в меня своими когтями. И клыками. Ну нет. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. А если Леон этого не понимает — его проблемы. В конце концов, у него есть левая и правая рука. Как-нибудь справится.

Поднимаюсь с пола и иду в душ. Вернувшись в комнату, беру наушники и, на всю громкость включив в них расслабляющую музыку, ложусь под одеяло. Про выходной вроде бы сказала, мне он действительно необходим. Когда мозг перегружен информацией и событиями, единственный способ получить расслабление — хорошо выспаться. Еще бы не на голодный желудок, но этот дискомфорт уж потерплю.

Спустя пять минут я улетаю в красивые и приятные сновидения. Настолько приятные, что кажется, будто все происходит наяву.

Снится мама. Как мы гуляем с ней по торговому центру и заглядываем в ювелирный отдел.

— Твои никуда не годятся, ласточка, — говорит мама звучным, переливчатым, как колокольчики, голосом и показывает на гвоздики в моих ушах. — Сколько лет ты их не снимаешь?

— Давно, мам.

Я и правда не помню, сколько лет их ношу.

— Они скоро развалятся от древности. — Она подводит меня к витрине с сережками. — Выбирай. Только сердцем, а не мозгами. Не думай о практичности и цене. Сердцем, доченька. Только сердцем… — повторяет мама, и ее голос отдаляется все больше и больше.

Просыпаюсь я со слезами на щеках. Жмурюсь, лелея надежду еще немного поспать и побыть с мамой, но тщетно.

Незадолго до ее смерти мы отправились по магазинам, зашли в ювелирный салон и мама сделала мне памятный подарок. Теперь это единственное, что осталось у меня от прошлой жизни. Ну и еще множество всяких воспоминаний. Не особо счастливых.

Даю себе пару минут на слабость, а потом вытираю слезы и покидаю кровать. Жалеть себя можно до потери пульса, но какой в этом смысл?

Часы в телефоне показывают начало восьмого. Очуметь! Я почти сутки проспала? Наверное, саблезубый с ума сходит, что его жертва не подает признаков жизни. Странно, что дверь цела.

Я умываюсь и возвращаю комод на место. Но, выйдя из спальни, замираю от испуга. В номере отчетливо слышны звуки выстрелов. И так реалистично, что не сразу догадываюсь: это безобразие доносится из телевизора.

Не думала, что Дамианис уже встал. Обычно он не раньше восьми выходит из своей спальни… Не хочется встретиться лицом к лицу с порочным тираном, однако любопытство оказывается сильнее.

Я подкрадываюсь к гостиной и наблюдаю, как Леон, закинув руки за голову, смотрит какой-то фильм. Видок у Дамианиса такой, будто те сутки, что я дрыхла, он вовсе не спал. Даже не мгновение жаль его становится, но тут же гоню от себя эти мысли. Ему ведь не совестно было приставать к пьяной девчонке и до гланд засовывать ей в рот язык?

— Что за муть ты смотришь? — Содрогаюсь от новой серии выстрелов и кровищи на экране.

— «Самый пьяный округ в мире».

— Звучит как название настольной книги для алкоголиков, — хмыкаю я и сажусь за стол, заметив еду. Точнее, ее остатки. — Фастфуд? — изумленно приподнимаю брови, осматривая ополовиненные пакеты.

Ноутбук Леона тоже на столе. Похоже, кто-то работал дома, не выходя из отеля, и закидывал в себя вредную дрянь? Очень интересно...

— Тебе не нравятся такие фильмы? — без настроения интересуется Дамианис.

— Предпочитаю что-то более спокойное.

— С тобой это невозможно. Либо по телику кровь, либо в реале. Но, так как реал нам пока не светит, приходится довольствоваться тем, что предлагают, — кивает он на экран.

Боже, да саблезубый еще и пошляк... Понятно, про какую кровь он говорит!

— Знаешь… Постепенно я начинаю смиряться, что ты станешь моим первым мужчиной.

— Правда? — Леон ставит кино на паузу.

— Да, но ключевое слово — первым. А если так, то не хотелось бы, чтобы это было грубо и пошло. Тогда я буду чувствовать себя еще более униженной, чем сейчас. А я и так не ощущаю себя принцессой в твоих хоромах. — Обвожу глазами гостиную.

— К чему это долгое вступление, Антонина? Больше конкретики.

— Вчера, то есть позавчера, мне понравилось. Это было максимально естественно и в какой-то мере даже эротично. Но всегда быть при этом навеселе я не хочу. Ты бы не мог за мной немного поухаживать, чтобы мое воображение заиграло красками и я раскрепостилась?

По выражению лица саблезубого делаю вывод, что просить его о таком — все равно что предлагать воскресить растерзанную антилопу.

Понятно. Нельзя.

— Мне не нужны подарки, рестораны, драгоценности, — предпринимаю еще одну попытку достучаться до похотливого котяры. — Мне важна эмоциональная составляющая. Первые отношения оставили не самый приятный след в душе. Если и ты обойдешься со мной жестоко, как с какой-то уличной девкой, хотя ею ты меня и считаешь, я же потом со своей самооценкой вообще никогда не договорюсь. И счастья в личной жизни не обрету. Ты нормальный с виду мужчина и не похож на насильника…

Скрещиваю на удачу пальцы за спиной пальцы в надежде, что мои слова попадут в сердце непонятного мне интеграла.

Лишь бы не запутаться в субличностях Дамианиса. Хотя… как ни назови, все ему подходит. И интеграл, и саблезубый котяра, и хам, и скотина.

Лицо Леона вдруг становится таким, что накатывает удушающая безнадега.

— Ты там втихаря ничего не пила? Может, я не заметил? Ну-ка подойди и дыхни.

— Я не пила! — бросаю с вызовом. — Неужели не видишь, как тяжело мне даются эти слова и попытки идти на компромисс? — Из груди вырывается шумный вздох отчаяния.

— Вижу, что ты оттягиваешь неизбежное, — припечатывает Леон словами.

Почти минуту идет сражение взглядов. Хочется заплакать.

Что за человек такой? Я буквально душу перед ним наизнанку выворачиваю, а он опять о своих животных инстинктах.

— Мне тридцать лет, Тоня. Я привык брать то, что мне нравится, а не устраивать длительные прелюдии, — произносит Дамианис без колебаний.

Как же я мечтаю выцарапать этому огромному котяре глаза! Но вместо этого, поддавшись эмоциям, обиженная, что Леон со мной вот так бескомпромиссно, вскакиваю на ноги и иду к бару. По пути беру пульт и включаю фильм, где опять звучат выстрелы и кровища льется рекой.

Окей. Хочет брать без длительных прелюдий? Пусть