Командиром Шамилевского батальона был назначен Серажуддин Мусаев, а артдивизионом ...............

Рядовые для этих частей были призваны по мобилизации, основания которой я не помню. Само формирование шло очень плохо. Призванные по мобилизации, если они были из ближних аулов, получив обмундирование и вооружение, обычно убегали. Задержались только призванные из дальних аулов, и то те, которым дома угрожал голод, а тут их всё-таки кормили. Формирование артдивизиона было просто формальным делом. Набирались люди, годные только охранять казармы, а не владеть оружием. Артиллеристов среди дагестанцев не было.

Дагестанская социалистическая группа

У нас сначала было представление, что Социалистическая группа – это Махач, Джамал, Хизроев и рабочие кинжального завода Дахадаева. В это время мы, однако, убедились, что это не так просто. Рабочие завода были связаны с другими рабочими города и вели очень широкую и оживлённую агитацию среди окрестного населения. Не оставляли они без внимания и наши воинские части. Мне пришлось самому столкнуться с их пропагандой в войсках и оценить её значение и её успехи.

Однажды, я не помню, когда это было, но вскоре вслед за разоружением русских частей ко мне явились два всадника из моих сотен, назвались делегатами сотен и потребовали от меня, чтобы я оставил свой пост, т. к. сотня не может меня иметь своим командиром. Удивлённый, я спросил о причине такого решения, т. к. до сих пор у меня никаких ссор или других осложнений не было с сотнями. Они не могли мне объяснить этой причины. Видимо, сам вопрос их смутил. Я сказал им, что по этому поводу буду говорить с обеими сотнями, а им никакого ответа не дал, т. к. они причины недовольства мной сами не знают.

Я оделся, сунул на всякий случай маленький карманный револьвер за пазуху и пошёл. Вызвав сотни, я спросил, что они от меня хотят или в чём могут меня упрекнуть. Сотни молчали.

– Не подходить же теперь мне к каждому из вас, чтобы узнать, чем он недоволен, – говорю я им. – Ваши делегаты были у меня и заявили мне, что сотни мной недовольны и не хотят иметь меня больше своим командиром. Скажите же, кто какие претензии имеет.

Микаэль Халилов

Тогда выступил Гасан Абакаров, родственник Хандиева, и заявил, что он имеет претензии. – Говори.

– Ты привередлив. – По отношению к тебе – да, я привередлив. Ты хотел быть старшим урядником, я не назначил тебя, ты хотел быть вахмистром, я не назначил, хотя по твоим военным заслугам ты этого вполне заслуживаешь. Но я тебя не назначу. На фронте я тебя бы, безусловно, назначил, а здесь другая обстановка, здесь ты не подойдёшь».

И это была правда. Он был прекрасный фронтовик. Но тут, в этой обстановке развивающейся борьбы, мне нужны были люди, которые имели большие связи и пользовались большим влиянием. И я выбрал таких. Я выбрал тех, что могли привести побольше людей, удержать их в повиновении и настолько, чтобы в критические минуты часть не распалась бы.

Других претензий не оказалось. Я сказал сотням, что я остаюсь их командиром, и никому не передал этого поста. Они собраны и обучены мной, и должны остаться со мной дальше.

Я, однако, видел, что на настроение сотен сказалось какое-то внешнее влияние. Чтобы докопаться до сути, я позвал к себе одного из делегатов – Гимбата Али Султана из Нижнего Караная и спросил его, что бы он сказал мне теперь, в чём дело:

– Я знаю, что ты крикнул, но я уважаю тебя за то, что ты смело выступаешь на собраниях, говорил со мной – это хорошо. Но я тебя знаю по фронту, ты далеко не храбрый. Рана у тебя сзади, а не спереди, значит, ты бежал, когда тебя ранили. Скажи же, откуда у тебя теперь берётся смелость и мысли?

Он смутился и признался, что это от Махача Дахадаева, что Махач сам говорил с ним и даже давал ему деньги за агитацию против офицеров.

Я спросил его, говорил ли ему Махач агитировать и против меня.

Нет, сказал он, против тебя нет, а против офицеров вообще. Несчастный, видимо, не давал себе отчёта, что получать деньги из двух источников нельзя.

Вскоре я как-то встретил Махача и спросил его, почему он задумал настраивать против меня моих всадников.

Он мне ответил, что собственно против меня никого не настраивал. Но что он вообще не может допустить, чтобы офицеры остались в прежнем положении по отношению к всадникам, и всадники продолжали по-прежнему смотреть на офицеров.

Что же касается меня, то Махач сказал мне, что как офицер я для них приемлем. Он мне откровенно сказал, что агитация против офицеров будет им продолжена, пока офицеры не будут низвергнуты.

Нужно признать, что причин и поводов для агитации против офицеров в то время у нас было более чем достаточно. Наши дагестанские офицеры оставались такими же, как и раньше, как будто никакой революции не случилось: главными их занятиями были пьянство, дебоши, ухаживание за бабами. Ни один из них ни разу не подошёл к всаднику, не попытался узнать, чем он болеет, что ему нужно, о чём и как он думает.

Всадники однажды заявили через свой комитет требования, чтобы конь, винтовка и патроны, что на руках, были бы оставлены им в собственность при расформировании частей. Требование это было по тому времени более чем обоснованным. Конь, например, уже был фактически гораздо больше собственностью всадника, чем казны, т. к. большинство лошадей были добыты всадниками во время войны, а на сохранение коня всадником была затрачена колоссальная энергия. Однако офицерство ни за что на это не соглашалось. Естественно, это восстанавливало всадников против офицеров. Было много ещё подобных моментов. А тут ещё усиливается агитация. И части, конечно, начали разлагаться.

Магомед Кади Дибиров

Зима в 1917–1918 гг.

В сентябре шли выборы в Учредительное собрание. Я не помню, в каких обстоятельствах происходили эти выборы. Смутно помню, что боролись 2 списка, один Социалистической группы, другой Джамиат–уль Исламие или теперь Милликомитета, в котором были и исламисты, и интеллигенты. Выборы не окончились, т. к. прошёл слух, что большевики разогнали Учредительное собрание.

О большевистском перевороте в Москве ничего не знали.

Такого переворота в Дагестане не было. Но во всю зиму влияние и значение Дагестанской Социалистической группы постепенно росло. Оно достигло самой высшей степени