перчатки, которые ты нерешительно взяла, сказав: «Курт, а выдра не будет нам мстить, если мы заберем ее член?» И я ответил, что она мертва, что она не сможет мстить, и сразу понял, что для тебя это не имеет значения, ты путала живых и мертвых, как твой папа до сих пор путался и принимал тебя за потерянного сына – ты хотела, чтобы выдра отомстила, тогда смерть не будет концом; и мы подошли к операционному столу, где самец животного лежал на спине: это был гигантский внушительный зверь, я получил его от одного коллеги, который часто исследовал куньих со своими студентами, и ты смотрела на его живот, где мех был гораздо более светлым, чем на остальном теле, на его мощные лапы с перепонками между пятью пальцами, наклонилась над ним и прошептала: «Спасибо заранее, дорогая выдра, мы позаботимся о твоем члене». Я взял скальпель и сказал, что сперва покажу, что делать, а затем ты сможешь вырезать член, и я видел, как ты сглотнула, когда я нажал на пах, и из меха выдвинулся пенис, я видел, как ты сглотнула, язычок пробежался по губам, и потом я узнал, что ты всегда так делала, когда считала что-то волнующим или возбуждающим, и я чувствовал, что это тебя разгорячило, но ты сама не знала, что именно означал этот жар внутри, и я спросил, не хочешь ли ты прикоснуться к нему, и ты кивнула и жадно потянулись пальцами к розовому члену, чтобы сперва нежно коснуться, а затем схватить его, как ребенок хватает конфету, и я видел, как ты задрожала, ты так чудесно задрожала, моя дорогая питомица, а затем я провел скальпелем вдоль пениса и надрезал мех, чтобы показать, как это делается, и предоставил тебе сделать все остальное, и я не знал, как дышать, мы оба не знали, как дышать, и моя ошибка заключалась в том, что я не видел между нами разницы: твоя похоть стала моей, но не наоборот – я встал позади тебя и взял твою ладонь в свою руку, и вместе мы вырезали пенис, моя твердая плоть прижималась к твоим ягодицам, к ткани твоих льняных брючек, и когда ты вырезала член, который был длиной с трубочку с заварным кремом, и держала его в руке, как трофей, я рассказал, что этот самец выдры был молодым, что если бы он повзрослел, кость пениса стала бы вдвое длиннее и вдвое толще, и ты снова задрожала и спросила, можно ли забрать его домой, пожалуйста, пожалуйста, сказала ты, и на мгновение этот вопрос застал меня врасплох, но я притворился, что это не странно, и не спросил, что ты собиралась с ним делать, я завернул его в кусок пищевой фольги и протянул тебе, затем убрал мертвую выдру и продезинфицировал стол, а когда я снял перчатки и выбросил их, и снова повернулся к тебе, ты вдруг оказалась на операционном столе, лежала, вытянув руки по бокам, и сказала: «Курт, расчлени меня». Это сон, подумал я про себя, должно быть, этот плод фантазии моего больного мозга, и я почувствовал запах своего пота сквозь жасмин и бергамот, но это происходило на самом деле, ты лежала на столе, и я не знал, что мне делать, что ты имела в виду под расчленением, а ты закрыла глаза, ты лежала безжизненно, и поэтому я нежно поцеловал твою голую голень, ты хихикнула и сказала: «Нет, ты должен расчленить меня». Только тогда я понял, что это игра и что мне нужно было играть в нее так, чтобы ты не сочла это чем-то неправильным, ты все еще была полна невинности, и я подыграл, схватил чистый скальпель и скользнул его концом по твоим голым ногам, по животу, и ты сказала сонным голосом, что ты выдра, ты стала выдрой, и я провел металлом по твоим набухающим грудкам, увидел, как они застыли под рубашкой, как заячьи сосочки, скользнул между твоих ног, слегка прижался к льняной ткани и увидел, как твои щеки меняют цвет, увидел, как они чудесно горят, твой язык снова скользнул по губам, и я не знал, правда ли твоя грудь стала подниматься и опускаться быстрее, или я только вообразил это; я все еще шевелил скальпелем у тебя между ног, но ты сказала: «Нет-нет, ты должен провести на мне вскрытие». Я хотел снова поцеловать твою ногу, но тут ты открыла глаза, грубо вырвала нож из моих рук и воткнула его в плоть своего бедра, провела линию снизу вверх – тут же потекла кровь, и в твоих глазах появилось выражение, которого я раньше не видел, и я хотел закричать, что ты, черт возьми, делаешь, но я замер и уставился на тебя, и ты сказала, что именно это ты имела в виду: ты хотела, чтобы тебя вскрыли, рассекли, так же как мы рассекли выдру, у тебя внутри было что-то скрытое, то, что должно было выйти наружу, но у тебя не хватало времени, чтобы добраться до этого, оно лежало слишком глубоко, и было слишком много крови, а через час тебе с Жюль надо было идти плавать, и ты не хотела, чтобы бассейн превратился в Красное море, и только тогда я снова зашевелился, осторожно забрал скальпель из твоих рук и спросил, не сошла ли ты с ума, зачем ты себя поранила, моя небесная избранница, зачем ты это сделала? И ты сказала, что после боли приходило просветление, и прошептала, что после моей истории про вскрытие ты стала превращаться не только в Лягушонка, но и в самца выдры, и я остановил кровь салфеткой, плотно зажал рану, продезинфицировал ее йодом и наклеил на нее пластырь, хотя позже выяснилось, что ее следовало зашить – наше первое прикосновение сразу же оставило шрам; но я почувствовал, что ты стала легче и счастливее, чем когда ты пришла, и потом ты говорила, что твое настроение часто весило столько же, сколько самый тяжелый танк Гитлера, «Тигр II», и что тогда ты впервые почувствовала облегчение, ты открыла что-то новое, и похоть, и боль, и просветление, и это крутилось в моей голове, и я едва ли не плакал, умоляя, чтобы ты больше никогда этого не делала, что я хочу сохранить тебя в целости, хотя это было пустое обещание, потому что я разбивал тебя на куски изнутри, я сидел внутри тебя, как печеночная двуустка, а ты перебросила ноги через край стола и сказала: «Иногда