проход между двух зданий, и как только я вошёл в него, я почувствовал запах… Я никогда не нюхал ничего подобного. А ещё на стенах были какие-то царапины и всё измазано кровью. На самом деле, когда я только шагнул между этих стен, я увидел неестественно вывернутое тело Люция под навесом, и меня аж холодный пот пробил. Но я как бы не поверил. То есть вижу, но не верю. Вы понимаете, о чём я?

– Да, вполне, продолжайте!

– Ну вот, я иду между этих стенок, а на них кровь.

– Свежая?

– Я вас умоляю, откуда мне знать?

– Ну хорошо, красная или уже засохшая, коричневатая?

– Засохшая, наверное, да. Иду, и мне страшно, ужас как. А когда я дошёл до Люция… до того, что было им, меня вырвало. Извините, но мне и вспоминать-то не очень приятно.

– И всё же мы вынуждены настаивать.

– Да-да, я понимаю. Люций лежал под навесом, головой ко мне. Она у него была вывернута под каким-то неведомым углом. Лежал, значит, что-то среднее между тем, как на спине лежат и на правом боку. При этом рука правая у него под спиной была. Сломанная тоже. А левая откинута в сторону, а кисти – нет! И на месте груди и живота какое-то мясо… Вот тут-то меня и вывернуло. Я даже не знал, как мне убраться оттуда поскорее: пройти мимо Люция через склад или возвращаться назад через этот ужасный проход. В общем, я зажмурился и убежал обратно.

– Не заметили ли вы чего-нибудь ещё вокруг тела?

– Нет, я ж говорю, мне жутко стало, когда я ещё не дошёл, потом совсем было плохо, а потом я убежал и позвал стражу. Больше я с этой стороны к своему складу не приближусь. И дверь заднюю велел заколотить.

– Спасибо, Вальд Седебор, вы свободны.

Протокол допроса бродячего певца, именующего себя Ситтэль-музыкант

– Расскажи всё, что тебе известно об обвиняемой в убийствах ведьме.

– Я вам сразу главное скажу: не убивала она никого! Вы сейчас просто тратите время!

– Ситтэль, виновна она или нет, или кто другой, решит суд. Будь добр отвечать на вопросы.

– Я тоже имею право знать. На каком основании вы решили обвинить именно её, а не любого другого человека? Меня, например?

– Хорошо, музыкант. Ты также будешь записан в список подозреваемых. Так что тебе известно о ведьме?

– Да что вы за люди такие!..

– Есть разные способы сделать так, чтобы ты ответил на вопросы. Тебе точно хочется знать, какие?

– Нет. Я знаю Альму чуть больше двух лет, с того момента как впервые приехал в Слиабан.

– Как её полное имя?

– Я знаю её как Кирхе-Альму, но всегда называл просто Альмой.

– Насколько хорошо ты её знаешь?

– Более или менее. Её, наверное, никто не знает достаточно близко. Она скрытная и тихая. Мне известно только, что она живёт за пределами города, но я никогда не был у неё в доме. У неё есть небольшая комната, временное жилище в Слиабане. Она ночует там, когда приходит в город.

– Как часто?

– Что?

– Как часто она появляется в Слиабане?

– Чаще, чем я. Больше не скажу, не знаю. На большие ярмарки приходит точно.

– Зачем она посещает Слиабан?

– А то вы не знаете. Она же травница, лекарь. Кому отваров, кому припарок, мазей и прочего приносит. Кого от простуды лечит, кому вывыхи вправит. Может даже зубы заговорить!

– И что, действительно помогают эти заговоры?

– Да, точно, помогают. Сам видел, как-то на ярмарке Альма ребятёнку пошептала над головой, руку к щеке приложила, а зуб-то, раз! – и прошёл.

– Ничего себе. А что за слова говорит твоя Альма?

– Слова? Слов не знаю, язык непонятный. Тарабарщина какая-то.

– Заговоры твоей знакомой на непонятном языке помогают от болезней, серьёзно? А вот у меня в ухе стреляет по утрам, как думаешь, сможет она помочь?

– От уха не знаю, но, думаю, наверняка она что-то придумает.

– Здорово-то как! То есть ты подтверждаешь, что ведьма, известная как Кирхе-Альма, творит запрещённую Уль-Куэло мерзость?

– Что? Нет! Какая ещё мерзость?

– Ты упомянул отвары и заговоры.

– Так это ж снадобья от болезней и хворей всяких. Вон есть же в ратуше городской лекарь, у него тоже всякие настои, порошки и примочки. Что ж он, тоже эту вашу мерзость творит?

– Этот лекарь – человек проверенный, и обходными путями он не пользуется. Известно, что тысячелистник и пастушья сумка кровотечения останавливают, он их и собирает. И применяет. А заговоры – это кривые дорожки, нечестные и неестественные пути, не людские и не для людей, а значит, мерзость.

– Это мерзость людям-то помогать? Я не знаю вашего Куэло, и ваши орденские заморочки, но если тут кому-то плохо, то ваши-то особо помогать не спешат.

<< возникла заминка в допросе >>

– Так ты подтверждаешь, что ведьма, известная как Кирхе-Альма, творит запрещённую Уль-Куэло мерзость?

– … Подтверждаю.

– Какого рода отношения связывают тебя с подозреваемой в убийствах ведьмой?

– …

– Отвечай.

– Она мне нравится… Нравилась. Ну, не больше чем прочие девушки, на самом деле.

– Говорят, ты появляешься здесь исключительно из-за неё.

– Говорят? Кто говорит?

– Это так или нет?

– Ну я же говорил, что был к ней неравнодушен.

– Значит, так. Расскажи о встрече с ведьмой в канун праздника вечером.

– В канун праздника вечером?..

– Именно.

– Э-э-э, было где-то ближе к восьмому гонгу. Я увидел Альму на площади и подошёл к ней.

– Вы условились встретиться?

– Нет, господин.

– То есть ваша встреча была случайной?

– Нет, но мне захотелось её поприветствовать. Я не знал, появится ли она на празднике…

– Продолжай: ты пошёл навстречу ведьме. С какой целью?

– Какое это имеет отношение к убийствам? Она тут вообще ни при чём! А уж то, зачем я пошёл к ней навстречу тем более.

– Ситтэль, скажи, у тебя осталось много лишних зубов? Или, может быть, ты не хочешь больше играть на лютне?

– Хочу, господин.

– Тогда изволь рассказывать.

– Ох… Я пошёл к ней навстречу, потому что не видел несколько месяцев, и хотел… Хотел позвать её замуж.

– Прости, что хотел сделать?

– Вам, конечно, смешно. Хотя нет ничего такого в предложении стать моей женой.

– Только что ты говорил, что она нравится тебе не больше других девушек.

– Да. Нет… Немного больше, надо думать.

– Надо думать, она отказала.

– Да.

– Прямо посреди площади? Многие это видели.

– Я-то надеялся, почти был уверен, что она согласится.

– Дальше, пожалуйста.

– А дальше ничего. Мы разошлись в противоположные стороны. Уже на следующий день я издалека видел её за прилавком на празднике.