– То же самое касается доктора В., – сказал его помощник.

Но вопреки опасениям мы все же встретились и с удовольствием пообедали. Хотя я до сих пор не могу себе представить, как выглядит доктор В., а он, вероятно, при встрече не сможет узнать меня.

Хотя такие ситуации и могут показаться комичными, они способны доставлять также неприятности. Люди с тяжелой прозопагнозией подчас не узнают своих супругов и не могут найти своего ребенка в группе детей.

Джейн Гудолл также в какой-то степени страдает прозопагнозией. У нее есть проблемы не только с узнаванием людей, но и с узнаванием шимпанзе. Так, она говорит, что иногда не может различить двух обезьян по физиономиям. Правда, как только она привыкает к определенному шимпанзе, эта трудность исчезает. У нее нет проблем с узнаванием членов семьи и друзей, но, говорит она, «у меня возникают большие трудности с узнаванием людей с невыразительными лицами. Для узнавания мне необходимо найти особую примету – родинку или еще что-нибудь такое. Это страшно меня смущает. Я могу целый день пробыть с человеком – и назавтра не узнать его при встрече».

Кроме того, она говорит, что у нее есть трудности с ориентацией на местности. «Я не могу понять, где я, пока не привыкну к маршруту. Мне приходится часто оборачиваться и запоминать ориентиры, чтобы потом найти дорогу назад. В лесу мне бывало особенно трудно, я всегда рисковала безнадежно заблудиться».

В 1985 году я опубликовал историю болезни под названием «Человек, который принял жену за шляпу». Это был рассказ о докторе П., который страдал очень тяжелой зрительной агнозией. Более того, он был не способен узнавать предметы и относить их к той или иной категории. Так, он не узнал перчатки, например, не мог сказать, что это – деталь одежды или предмет, напоминающий руку? Однажды он даже принял за шляпу голову собственной жены.

После того как была опубликована история доктора П., я стал получать письма от людей, которые сравнивали свои трудности в узнавании лиц и мест с трудностями доктора П. В 1991 году Энн Ф. прислала мне письмо, в котором описала свои переживания.

«Думаю, что в моей семье зрительной агнозией страдают три человека: мой отец, моя сестра и я. У нас наблюдаются некоторые симптомы, которые были у доктора П., но, к счастью, не в такой степени. Все мы, как и доктор П., страдаем выраженной прозопагнозией. Мой отец, сделавший удачную карьеру на канадском радио (он великолепно имитирует голоса других людей), не способен узнать на недавней фотографии свою собственную жену. На свадебном банкете он просил какого-то незнакомца сказать, что за человек сидит рядом с его дочерью (это был мой муж, с которым мы к тому времени прожили пять лет).

Я сама могу идти рядом с мужем, в упор смотреть на его лицо и не узнавать его. Однако если я знаю, что в каком-то определенном месте должна его встретить, то узнаю его без труда. Я сразу узнаю людей по голосам, даже если слышала их всего один раз в жизни.

В отличие от доктора П. я легко определяю эмоциональное состояние людей по лицам. У меня нет агнозии на неодушевленные предметы, которой страдал доктор П., но, как и доктор П., я совершенно не представляю себе топографию того места, где нахожусь. Я не помню, куда я кладу вещи, если не произношу при этом вслух, куда именно я их положила. Как только я выпускаю из рук предмет, он тут же словно проваливается в пустоту».

У Энн Ф. прозопагнозия и топографическая агнозия носят генетический семейный характер. Но эти же расстройства (как и другие формы агнозии) могут возникнуть в результате инсульта, опухоли, инфекции или травмы мозга – или же, как у доктора П., вследствие такого дегенеративного процесса, как болезнь Альцгеймера, если она поражает соответствующую область головного мозга. Джоан К., еще одна больная, описала в письме мне собственную историю. В раннем детстве у нее была диагностирована в правой затылочной доле опухоль, которую удалили, когда Джоан было два года. Естественно предположить, что ее прозопагнозия является следствием либо опухоли, либо операции. Окружающие часто неверно истолковывают ее поведение. Она пишет мне: «Говорят, что я грубая, что я не от мира сего или, по мнению психиатра, страдаю душевной болезнью».

Получая все больше и больше писем от людей с прозопагнозией или топографической агнозией, я убедился в том, что «мое» зрительное расстройство является не только моим и, надо думать, поражает людей на всех континентах земного шара.

Для людей исключительно важно узнавание лиц. Подавляющее большинство из нас способно идентифицировать тысячи лиц или сравнительно легко найти в толпе знакомое лицо. Для того чтобы различать лица, нужен особый навык, и этим навыком владеют не только люди, но и другие приматы. Как, однако, выходят из затруднительного положения люди, страдающие прозопагнозией?

За последние десятилетия мы многое узнали о пластичности нашего головного мозга, о том, что какая-либо часть или система мозга могут перенимать функции пораженной части или системы. Тем не менее этого не происходит при прозопагнозии или топографической агнозии, которые не излечиваются, не исчезают сами собой и даже не сглаживаются с возрастом. Поэтому людям с прозопагнозией следует проявлять изобретательность, следует вырабатывать особые стратегии и придумывать способы, как обойти поразивший их дефект. Таким больным приходится узнавать людей по особым приметам – будь то форма носа, борода, очки или определенная одежда[32]. Многие страдающие прозопагнозией люди распознают людей по голосу, осанке или походке. Важны также контекст и ожидания: например, профессор ожидает увидеть своих студентов в аудитории, служащий своих коллег – в офисе и т.п. Такая тактика – осознанная или подсознательная – становится автоматической настолько, что люди, страдающие легкой прозопагнозией, могут не знать о своем дефекте и очень удивляются, когда это выясняется во время тестов – например, при предъявлении фотографий знакомых им людей без вспомогательных признаков – без волос, бороды или очков[33].

Так, несмотря на то что я не способен узнать лицо с первого взгляда, я могу идентифицировать многое вокруг лица – я могу запомнить большой нос, ямочку на подбородке, кустистые брови или оттопыренные уши. Такие признаки становятся для меня опознавательными знаками, по которым я узнаю людей. (Думаю, что именно по этой причине мне легче узнать человека по карикатуре, нежели по безукоризненному портрету или по фотографии.) Я умею хорошо определять возраст и пол, хотя мне случалось и нелепо ошибаться. Мне намного легче распознавать людей по их движениям, по их «двигательному стилю». И даже если я не могу распознавать определенные лица, я тем не менее могу увидеть красоту лица и уловить его выражение[34].