Я приняла заинтересованный вид, изо всех сил старясь не расхохотаться ему в лицо.

— А ты показала себя с самой неожиданной стороны, — продолжал Грегори, ободренный моим молчанием. — Вот о такой женщине — умной, сильной, хорошей хозяйке, — мечтает любой мужчина в нашем городе!

— Да что ты, — ахнула я притворно, прикрыв рот ладошкой и сделав доверчиво-круглые глаза.

Грегори с жаром закивал.

— Да, да! — ответил он. — Моя мать, узнав, что я порвал с тобой, очень бранилась, — тут Грегори повесил голову и притворно грустно вздохнул. — И даже грозилась выставить меня из дому! Вот так она расстроилась. Сказала, что я упустил выгодную партию, а она могла бы обрести почтительную и трудолюбивую дочь в твоем лице! Но я лишил ее этой мечты!

«Да неужели? А не эта ли достопочтимая дама говорила, что я тебе не ровня? Что-то у нее провалы в памяти начались, коль она это так скоро забыла!»

Грегори слегка потужился, и на его лживые глазки навернулись две скупых слезинки. Крокодил ты брехливый…

— Не может быть!

— Еще как может. Она заявила, что ты просто клад, а не невестка. Где еще найдешь ту, что сама может содержать семью?

«Ага, ищите дуру, кормить ваше паразитирующее семейство!» — недобро подумала я.

— Мари, — меж тем полным светлого вдохновения голосом произнес он. — Я виноват перед тобой. Я долго думал… я так ругал себя! Я даже расстался с той девушкой. Не смог с ней оставаться. Ты можешь мне не верить, но когда я увидел тебя… твой огонь в глазах, твою смелось и решимость, я пропал! Да, я в тот день ругал тебя, но это потому, что слов не мог подобрать нужных и правильных. Ты была такая… такая!.. Я забыть не мог твою силу, твою красоту, твое достоинство, когда ты нас выставила. Мысли о тебе с того дня не давали мне покоя. Я не мог ни есть, ни спать. Только о тебе и думал. Переживал. Места себе не находил, страдал, извелся весь. Словом, сейчас, когда я раскаялся, когда я порвал с прошлым, со всеми своими подружками… Я готов стать самым ласковым, самым почтительным мужем. И работать простым поваренком на твоей кухне готов. Или, там, дров нарубить, и что по хозяйству надо… Мари, может нам начать все заново? Как ты думаешь?

***

Ответить я не успела. Просто обалдела от наглости этого скромника!

А пока я молчала, потрясенная его бесхитростной наглостью, в атаку пошла тяжелая артиллерия.

Мамаша этого подлеца, старушка божий одуванчик, вроде, и не старая еще дама, но уже скрюченная, словно ее от злости искорежило.

Ходила она вечно в унылых зеленых цветах, как черепаха Тортилла, в огромной шляпе и с палкой, на которую тяжело опиралась. Глаз ее из-под насупленных седых лохматых бровей видно не было. Нос крючком, длинный, свисал до самых губ. Рот — просто щель на лице. Злая щель.

И висячие, как у бульдога, дряблые морщинистые щеки.

Эта почтенная дама, тряся головой, шустро приблизилась ко мне. Она даже не спросила, помирились ли мы, простила ли я Грегори. Она просто была уверена, что иначе и быть не может!

— Вот и правильно, вот и хорошо, — мерзким голосом проскрипела она, рассматривая и меня, и мою таверну. — Нечего упрямиться, когда хороший человек замуж зовет. Родом ты не вышла, чтоб сильно разборчивой быть! К тому же, порченная… кому ты нужна. А Грегори очень хорошая партия для тебя, замарашки.

— Да неужели! — вскричала я.

Бабка стукнула палкой об пол, скривила и без того кривой, желчный рот.

— Молчи, когда я говорю! — прикрикнула она. Наверное, хотела добавить «дура», но как-то постеснялась. Все ж сватать своего Грегори пришла. — Почтения в тебе ни на грош… Ну, ничего. Я быстро научу тебя вежливо разговаривать со старшими. Тебе это только на пользу пойдет. Уж поверь мне. Будешь почтительна и мила — сразу все позабудут о том, что ты блудила до свадьбы. В нашем семействе все люди почтенные, уважаемые, и ты такой же станешь.

— Да ладно!

— Как выражаешься, — старуха чуть не плюнула мне под ноги, обозленная. — Ну и язык… разве так говорят со старшими?! Ты должна говорить: «Да, мадам! Как прикажете, мадам!». Учить и учить тебя еще, деревенщину неотесанную. Ну, да ладно. Это дело поправимое. Я быстро налажу тебе мозги-то!

И она гадко захихикала, аж кровь стыла в жилах.

Я покосилась на ее палку. Догадываюсь, каким образом она собралась меня учить…

— Грегори моему, — продолжала меж тем бабка, — нужна покорная, тихая и благочестивая жена. Поэтому ты мне за науку должна в ноги поклониться. Берем тебя, подзаборную, в свою семью. Человека из тебя сделаем. Уважаемую женщину! Это, знаешь, дорогого стоит. Уж куда больше, чем твой хлев, — старуха презрительно окинула взглядом таверну. — Управлять тут всем я буду.

— Простите, что?!

— Негоже молодой жене шляться и задницей вилять перед мужиками, — проговорила зло старуха. — Иди на кухню, там твое место. Готовить ты еще можешь, а тут, по залу расхаживать — ни-ни.

Старуха снова огляделась кругом с видом хозяйки, готовой все взять в свой кулак и сжать так, чтоб денежки рекой потекли. В карман.

В ее карман.

— Ну, ничего, — приободрившись, произнесла она, и глазки ее заблестели из-под лохматых бровей. — Я тут наведу порядок. Я тут все переделаю! Чем ты кормишь посетителей? Свининой? Не жирно ли? Расточительство какое! Каши с них было б достаточно! А что за клубни ты подаешь? О них только и говорят. Дорого они стоят? Наверное, придется от них отказаться, это нам не по карману. Нечего деньги транжирить. Горе ты мое… не умеешь распоряжаться имуществом, не берись! Когда переезжать-то к тебе будем? Комната-то подходящая для меня найдется? Имей в виду, я спать где попало не стану! Пожалуй, пока в твою поселюсь. А потом, когда