В тот момент, когда один из них входил на палубу спасительного судна, Брюс вздрогнул и отшатнулся в сильном волнении: он узнал незнакомца, писавшего на грифельной доске. Он тотчас же рассказал капитану о своем новом приключении.

– Не угодно ли вам написать слова: «Steer to the North-Weste» вот на этой грифельной доске, – попросил капитан новоприбывшего пассажира, указывая ему ту сторону доски, где ничего не было написано.

Незнакомец написал требуемую фразу.

– Отлично, теперь признаете вы это за свой обыкновенный почерк? – спросил капитан, пораженный тождественностью почерков.

– Но вы сами видели, как я писал это. Возможно ли тут какое-нибудь сомнение?

Вместо ответа капитан повернул доску. Но знакомец изумился, увидав с обеих сторон слова, написанные его же рукой.

– Снилось вам, что вы писали на этой доске? – спросил пассажира капитан квебекского судна.

– Нет; по крайней мере, я не помню.

– А что делал этот господин в полдень? – осведомился капитан Брюс у своего собрата.

– Сильно утомленный, он заснул крепким сном – насколько мне помнится. Это случилось немного ранее полудня. Час спустя, он проснулся и объявил мне: «Капитан, мы будем спасены сегодня же! Мне снилось, что я нахожусь на каком-то другом корабле, и что он спешит к нам на помощь». При этом он описал судной его оснастку. Когда вы подошли к нам, мы с величайшим удивлением заметили, до какой степени описание оказалось верным.

Пассажир же прибавил в свою очередь:

– Особенно странно, что все, что я здесь вижу, кажется мне знакомым, а между тем я никогда здесь не бывал.

Барон Дюпотэ в своем курсе «Животного магнетизма» приводит следующий факт, опубликованный в 1814 году знаменитым Юнгом Штиллингом[48], который слышал о нем от самого наблюдателя, барона Зульца, камергера шведского короля.

Однажды летом, возвращаясь домой около полуночи, когда в Швеции еще настолько бывает светло, что можно читать самый мелкий шрифт, я встретил у ворот моего поместья отца моего, который шел мне навстречу из парка. Он был одет в обыкновенный костюм и держал в руках разную трость, сделанную для него моим братом. Я поздоровался с ним и мы долго беседовали. Так дошли мы до самого дома и до дверей его спальни. Войдя туда, я увидал отца моего, уже раздетого и спящего. В тот же момент видение исчезло, немного спустя, отец проснулся и вопросительно посмотрел на меня.

– Милый Эдуард, – начал он, – слава Богу, ты жив и здоров, а я очень беспокоился о тебе во сне; мне почудилось, что ты упал в воду и чуть не утонул.

А именно в этот день, я отправился с приятелем ловить крабов и едва не был унесен течением. Тут я рассказал отцу, что видел его призрак у входа в поместье и что мы имели продолжительный разговор. Он отвечал, что подобные факты случаются часто.

В этих различных рассказах мы видим явления произвольный и явления, так сказать, вызванные желанием и напряжением воли. И так, спрашивается, может ли внушение мысли быть доведено до такой степени? Авторы сочинения «Phantasms of livinge» (Прижизненные призраки) отвечают утвердительно и приводят в доказательство семь веских примеров; из них я представлю только один вниманию читателей:

Преподобный С. Годфрей, живший в Истбурне, в кантоне Сёссекс, прочитав рассказ о преднамеренном видении, был так сильно поражен, что решил сделать подобную попытку.

15 ноября 1886 г., около одиннадцати вечера, он сосредоточил всю силу своего воображения и все напряжете воли на мысли желая явиться одной знакомой даме у ее постели. Усилия эти продолжались восемь минуть; после этого Годфрей почувствовал усталость и заснул. На другой день дама, служившая предметом опыта, сама пришла к Годфрею и рассказала ему, что видела. Ее попросили изложить свой рассказ письменно, и вот что она написала:

«Прошлой ночью я вдруг проснулась с таким ощущением, как будто кто-то вошел ко мне в комнату. Вместе с тем я услыхала шум, но предположила, что это шорох, производимый птицами в плюще за окном. Затем я почувствовала беспокойство и смутное желание выйти из спальни и опуститься в нижний этаж. Это чувство стало до того сильным, что я наконец встала, зажгла свечу и отправилась вниз, с намереньем принять чего-нибудь, чтобы успокоиться. Подымаясь назад по лестнице, я увидала Годфрея, стоявшего у большого окна, освещавшего лестницу. Он был одет в обыкновенный костюм и лицо его имело то выражение, какое я всегда замечала у него, когда он очень внимательно во что-нибудь всматривается. Он стоял неподвижно, а я, подняв свечу, смотрела на него в крайнем изумлении. Это продолжалось три-четыре секунды, после этого я продолжала подниматься по лестнице, а он исчез. Я не испугалась, но это очень меня взволновало, и я не могла заснуть».

Годфрей думал, и совершенно основательно, что сделанный им опыт получит гораздо большее значение, если повторится. Вторая попытка не удалась, за то третья имела полный успех. Само собою разумеется, что дама, над которой производились опыты, не была предупреждена, как и в первый раз.

«В прошлую ночь, 7-го декабря», пишет она, «я легла спать в половине одиннадцатая и скоро заснула. Внезапно я услыхала голос:

– Проснитесь! – и почувствовала чью-то руку на левой стороне головы (на этот раз намерение Годфрея заключалось в том, чтобы дать почувствовать свое присутствие голосом и прикосновением), я тотчас же очнулась от сна. В комнате раздался странный шум, точно звук арфы. В то же время я чувствовала, что меня обдает холодным дыханием. Сердце мое сильно забилось и я отчетливо увидала какую-то фигуру, склонившуюся надо мной. Комната слабо освещалась наружной лампой, бросавшей длинную светлую полосу на стену, поверх туалета; эта полоса света отчасти заслонилась темной фигурой. Я повернулась резким движением и рука, по-видимому, упала с головы моей на подушку. Фигура наклонилась надо иной; я чувствовала, что она опирается об край кровати. Все время я видела руку, лежащую на подушке. Я различала даже очертания лица, но словно в тумане. Это было около половины первого. Фигура слегка раздвинула полог, но сегодня утром я убедилась, что он висит в прежнем положены. Без всякого сомнения, это была фигура Годфрея, я узнала его по складу плеч и по очертанию лица. Во все время его присутствия в комнате стоял холодный сквозняк, как будто оба окна были открыты».

Вот факты.

При нынешнем состоянии наших познаний, было бы слишком смелым доискиваться объяснений. Наша психология еще недостаточно подвинулась вперед. Много есть вещей, которые мы вынуждены допустить, не будучи в состоянии объяснить их каким бы то ни было образом. Отрицать то, что нельзя объяснить – было бы чистейшим безумием. Разве могли объяснить систему мироустройства тысячу лет назад? И даже в настоящее время можем ли мы объяснить природу тяготения? Но наука идет вперед.